От субъекта ответственности к природе корпоративных отношений

От субъекта ответственности к природе корпоративных отношений

Дмитрий Иванович Степанов  кандидат юридических наук

Корпоративные правоотношения представляют собой обязательственные имущественные отношения, близкие по своей природе к договорным отношениям, возникающим из многосторонних сделок. Путь к объяснению их сущности автор видит не в выделении их в отдельную группу наряду с вещными и обязательственными отношениями, а в переосмыслении понятий «обязательство», «договор» и «сделка».

Введение: право писаное и живое

В то время пока академическая наука задается вопросом, есть ли в России прецедентное право, специалисты в области правоприменения не то что забывают об уместности самой постановки подобного вопроса, но, судя по всему, живут совсем в ином измерении правовой действительности, задаваясь одним и тем же вопросом от одного громкого судебного решения к другому: что же будет дальше? Между тем ни оторванное от реальной жизни схоластическое теоретизирование, ни приземленный взгляд труженика-юриста, отражая известные крайности правопонимания, не следует, видимо, расценивать как некий стандарт качества той или иной правовой конструкции, получающей существование в правовой действительности. При этом если жизнь ставит те или иные насущные проблемы, которые лишь обостряются судебной практикой, то науке права впору думать не только об ответах на глубинные, вечные вопросы, а попытаться осмыслить проблемы, лежащие на острие политики права и практики, оценить предлагаемые судебной практикой конструкции и найденные решения.

Примером, наглядно иллюстрирующим несовпадение «права, как оно отражено в книгах» и «права, как оно существует в жизни», выступило широко известное среди специалистов постановление Президиума ВАС РФ по делу «Зацаринная против ОАО «Сибнефть»,1 в рамках которого высшая судебная инстанция впервые возложила на эмитента акций ответственность за необоснованное списание акций пострадавшего владельца ценных бумаг. При этом ratio decidendi указанного судебного акта строится на допущении наличия между акционером и акционерным обществом обязательственно-правовой связи, которая прекращается в связи с утратой акций. Соответственно в отсутствие закона, специальным образом описывающего ответственность эмитента акций (обязанного лица), высшая судебная инстанция применила закон общий, а именно нормы, посвященные ответственности за нарушение любого обязательственно-правового отношения, и взыскала убытки с обязанного лица — эмитента акций.

С политико-правовым, экономическим и догматическим обоснованием подобной правовой позиции автору настоящей публикации приходилось выступать и ранее,2 причем преимущественно поддерживая идеи, положенные в основание названного судьбоносного решения, которое, вне всякого сомнения, приобрело прецедентный характер. Между тем норма права, без разницы, в какой форме (источнике) она воплощена — в виде положения нормативного акта, судебного прецедента или обычая, — не может признаваться раз и навсегда установленной данностью. А потому в свете противопоставления наличного и должного конкретное правило может подвергаться переосмыслению, критике, а в более отдаленной перспективе — трансформации, замене или полной отмене. Вопрос лишь в том, нужно ли ту или иную норму менять (отменять), а если нужно, то почему. Иными словами, критерии качества правовой нормы или правовой конструкции — это те моменты, которые подлежат обсуждению при переходе от права наличного к праву должному. Однако в таком случае одних юридических аргументов не только оказывается недостаточно, но порой их вовсе нет либо они не в состоянии объяснить выбор законодателя либо высшего суда,3 задающего движение в праве. В ситуации, когда обсуждается вопрос политики права, главенствующим оказывается критерий ценности или блага, в связи с которым делается политико-правовой выбор, а подобные ценности и блага обычно лежат в сфере политики, экономики, морально-нравственных оснований, но не позитивного права.

Еще раз про субъекта ответственности, или Почему эмитент крайний

К столь пространному вступлению, разъясняющему собственную методологическую позицию, подвигла крайне интересная и провокационная статья Д. В. Ломакина.4 Насколько остра и глубинна по существу критика уважаемого специалиста, настолько же серьезные вопросы она поднимает. Их нельзя оставить без внимания, тем более что то самое прецедентное решение обнажило, словно открыв ящик Пандоры, целую бездну проблем.

Позиция, допускающая возложение ответственности за утраченные не по вине акционера, их прежнего владельца, акции на само акционерное общество (далее — АО, общество), являющееся эмитентом таких акций, в любом случае рано или поздно возвращает нас к вопросу ценности в праве и приоритетов ценностей: во благо кого (пострадавшего акционера, самого АО, других акционеров АО, потенциальных инвесторов, иных лиц) допускается та или иная правовая конструкция?

Довод о том, что ответственность самого АО сродни поиску часов не там, где они пропали, а где лучше видно, звучал за последние несколько лет не раз, естественно, от эмитентов,5 которым приходилось в судебных заседаниях возражать против требований пострадавших акционеров, требовавших взыскать стоимость похищенных акций не с осужденных к отбыванию (причем реального) уголовного наказания преступников, а с общества, располагающего подчас миллиардными ресурсами. В общем, здесь понятна логика как истцов, прекрасно осознающих, что с осужденного по приговору суда они будут получать много лет копейки, но реального возмещения не получат никогда, так и ответчиков-эмитентов, возмущенно отвергающих все подобные рассуждения в довольно резкой форме: «А почему мы должны быть крайними?».

Совершенно очевидно, что возложение ответственности за необоснованное списание акций непосредственно на самого эмитента (или опосредованно через солидарную или субсидиарную ответственность с регистратором) фактически есть возмещение убытков одного участника АО за счет других. В ситуации, когда АО представляет собой публичную корпорацию, акции которой обращаются на организованном рынке и распылены среди тысяч акционеров, подобное возмещение, видимо, следует признать наименьшим из зол, на которые можно согласиться. Фактически мы имеем здесь дело с аналогом взаимного страхования, при котором убытки от участия в бизнес-проекте покрываются за счет имущества этого самого бизнес-проекта, точнее, имущества, в более отдаленной перспективе причитающегося участникам бизнес-проекта. Иными словами, при допущении подобной ответственности потенциальные участники публичной корпорации изначально соглашаются не только на участие в АО как таковом, но и на вариант взаимного страхования рисков, связанный с участием в АО. Сам факт вступления в корпорацию, принятия на себя членских отношений по поводу участия в такой корпорации сродни совершению договора присоединения (п. 1 ст. 428 ГК РФ) или иного договора, содержащего примерные условия (п. 3 ст. 427 ГК РФ), когда лицо, впервые вступающее в договор, ограничено в свободе переговорного процесса, соглашаясь на стандартизированные условия, ранее разработанные другими участниками оборота.6 Основной вопрос, который возникает при подобном подходе, это то, насколько сильно должен вмешиваться законодатель (иной правотворец) в процесс свободной выработки договорных условий самостоятельными и независимыми участниками оборота, какая степень патерналистского начала должна проявляться со стороны законодателя.

Здесь можно было бы возразить: зачем навязывать потенциальному участнику АО, а также его последующим акционерам издержки, связанные со «взаимным страхованием» на случай утраты акций одним из акционеров помимо его воли, если акционеры могут обойтись и без каких-либо издержек, тем более акционер сам может разобраться, что ему выгодно и невыгодно. Между тем сама организация публичной корпорации, предполагая великое множество издержек, проистекающих от чрезмерно громоздкой структуры подобного юридического лица (изощренные корпоративные процедуры созыва, подготовки и проведения собраний акционеров, советов директоров, отделенный от акционеров менеджмент, раскрытие информации и проч.), как раз и является тем набором издержек, который по наущению или даже без ведома наличных и потенциальных инвесторов фактически навязывается обороту законодателем или иными правотворцами.

В этом ряду навязанных издержек возмещение акционеру, утратившему свои акции, производимое за счет эмитента, превращается еще в один элемент правовой конструкции под названием «публичная корпорация», то есть АО, акции которого обращаются на фондовом рынке.

Корпоративные отношения и специфика «корпоративного» в российской науке гражданского права

На этом можно было бы завершить «ответную часть» уважаемому коллеге, если бы не соображения более сущностного свойства, поделиться которыми прежде не удавалось, благо, повод выдался замечательный — именно повод, поскольку Д.В. Ломакин не ставил перед собой цели в указанной публикации детально разбирать природу корпоративных отношений, лишь по ходу упомянув следующее: «…Не будем акцентировать внимание на природе правоотношений, возникающих между акционерным обществом и отдельными его участниками, которые признаются обязательственными по недоразумению, допущенному законодателем (п. 1 ст. 2 Федерального закона «Об акционерных обществах»)».7

Спору нет, законодатель нередко допускает те самые недоразумения, а потому сомнительно видеть непреложную истину в норме позитивного права только из-за того, что «так сказано в законе», однако в данном случае хотелось бы солидаризироваться с позицией российского законодателя и попытаться поддержать то, что на первый взгляд может показаться недоразумением. Тем более что повод, который уважаемый автор вовсе не имел в виду, лишь усилился с недавним опубликованием указанным правоведом монографии, специально посвященной общей теории корпоративных отношений.8

Мысли поделиться своим видением природы корпоративных отношений не раз возникали перед автором настоящей публикации, главным образом при анализе частных построений, встречающихся в корпоративном праве, однако повода для изложения цельного видения, пусть в виде даже некоего предварительного наброска, эскиза, лишенного прорисованных деталей, не случалось. Однако, как всегда бывает в науке, любая проблема — нерешенная для себя или собственной системы знаний либо неверно решенная, принятая a priori, — рано или поздно даст о себе знать. В случае с ответственностью АО за списание акций, а ранее при исследовании природы устава юридического лица9 или природы отношений, возникающих при вытеснении миноритарных акционеров,'» настал тот момент истины, когда исследователь, дойдя до известного предела искания, упирается в стену, вырастающую из мелкой, как казалось прежде, проблемы. Особенно понятным масштаб такой проблемы становится тогда, когда в иных, опять же частных, проблемах постоянно приходится сталкиваться с отсутствием позитивных решений тех или иных практических задач, а проистекает это каждый раз из-за системных недоработок. И наоборот, когда обращаешься к иностранным правопорядкам, где подобные вопросы решены системно давным-давно и не вызывают уже серьезных дискуссий, становится очевидной пропасть, разделяющая отечественную науку и практику от того, что принято именовать развитыми правопорядками.

Применительно к рассматриваемому институту проблему, о которой идет речь, можно обозначить как определение природы корпоративных отношений, имея в виду в данном случае отношения, возникающие между участником юридического лица и самим юридическим лицом по поводу такого участия. Отдельными исследователями термин «корпоративные отношения» сужается до участия в собственно корпорации, то есть в акционерном обществе или ином схожем с ним по внутренней структуре юридическом лице (ООО или ином хозяйственном обществе, если использовать терминологию российского законодательства). Однако безотносительно к тому, что следует понимать под корпорацией, совершенно очевидно, что лишь при наличии корректного генерального понимания данных отношений возможно правильное решение частных вопросов, причем как при формировании законодательной политики, так и в ходе разрешения конкретных практических ситуаций.

На уровне позитивного закона формально подобные правоотношения называются обязательственными, причем это не столько «недоразумение» акционерного законодательства (иного специального закона, посвященного отдельным организационно-правовым формам юридических лиц), сколько, судя по всему, отправная точка для всего российского гражданского законодательства, поскольку соответствующие нормы размещены в начальной статье, открывающей раздел ГК РФ о юридических лицах (абз. 2 п. 2 ст. 48 ГК РФ), затем схожая по существу норма повторяется в п. 1 ст. 2 Федерального закона «Об акционерных обществах».» Можно, конечно, отнести подобное указание законодателя на несовершенство позитивного закона, на ошибку или недальновидность законодателя, однако в любом случае сложно спорить, что для позитивного права вопрос о природе корпоративных отношений — дело решенное, поскольку такие отношения однозначно определяются как обязательственные (обязательственно-правовые).

Если перейти от позитивного права к доктрине, то российская наука гражданского права вовсе не обнаруживает такого спокойствия и единодушия во мнениях, которое свойственно законодательству. Не слишком большое количество (сообразно значимости темы и возможному эффекту от исследования) правоведов, занимающихся проблематикой корпоративного права или проблемными вопросами цивилистики, — от «чистых ученых» до «пишущих» практиков — задаются целью раскрыть природу корпоративных отношений. В исследовательской сфере по данному вопросу наблюдается не просто отсутствие согласованных позиций, а скорее слабые позиционные бои, вот-вот грозящие вылиться в нешуточные теоретические столкновения, тем более отдельные предвестия таких столкновений уже ощущаются.

Среди современных отечественных исследователей, занимающихся подобной проблемой, т. е. содержательным изучением существа корпоративных отношений, можно выделить несколько условных групп. Первая группа исследователей, очевидно наиболее значительная по количеству авторов, выделяет корпоративные отношения в особый вид правоотношений. В традиционном делении правоотношений на вещные и обязательственные корпоративные права и соответствующая им группа правоотношений не находят места, оказываясь в таком случае неким третьим видом, порой сближаясь с обязательственными отношениями, но все же не сливаясь с ними. В числе наиболее ярких сторонников подобного подхода можно указать представителей кафедры гражданского права юридического факультета МГУ B.C. Ема,12 Д.В. Ломакина,13 В.А. Белова и Е.В. Пестереву,14 Н.В. Козлову,15 П.В. Степанова,16 а также И.С. Шиткину,» А.Ю. Синенко,18 Г.В. Цепова.» Притом что концепции указанных исследователей различаются в деталях, всех их объединяет один и тот же методологический подход: стремление вскрыть существо корпоративных отношений, вписать полученные теоретические конструкции в существующую догму гражданского права и примерить сравнительно новое правовое образование, каковым является корпоративное право (в действительности история этого института в его зрелом виде насчитывает двести с небольшим лет), с традиционной антиномией вещных и обязательственных прав.

Правоведы второй группы, крайне немногочисленной, следуют совершенно иному методологическому принципу: не отграничивать и обособлять, а соизмерять и находить схожее, имеется в виду отнесение корпоративных отношений к одной из устоявшихся групп — вещных или обязательственных отношений. В числе сторонников подобного подхода можно указать С.А. Зинченко и В.В. Галова, В.К. Сперанского, а также В.В. Прохоренко. Если первые два юриста, насколько можно понять из их совместного произведения, склонны видеть в корпоративных отношениях элементы «овеществленных» отношений,20 а В.К. Сперанский в этом смысле продвинулся еще дальше,21 то В.В. Прохоренко, напротив, придерживается сугубо обязательственно-правовой природы корпоративных отношений.22

Наконец, среди множества публикаций по проблемам корпоративного права можно крайне условно обособить еще одну группу исследователей, которые уходят от антиномии право (правоотношение) «вещное — обязательственное», не пытаясь ни подвести под одну из указанных групп корпоративные отношения, ни выделять их в нечто самостоятельное, а предпринимают попытку соотнесения корпоративных отношений с понятиями, лежащими в ином логическом ряду. Например, раскрывая их существо через совокупность различных прав и секундарный либо акцессорный характер отдельных прав, предоставляемых акционеру (А.Б. Бабаев23), через соотнесение со всеми иными категориями догмы гражданского права, но при этом не достигая какой-либо ясности в определении природы таких отношений (Н.Н. Пахомова,24 Е.Б. Сердюк25).

Чтение новейших теоретических работ на русском языке, посвященных раскрытию природы корпоративных отношений, при всей добротности многих публикаций и убедительности аргументов, приводимых в них в поддержку той или иной точки зрения, зачастую оставляет легкое чувство странной недосказанности, отсутствия ясности и той изящной простоты и понятности, которая характерна для выверенных юридических конструкций, освященных вековыми традициями или отражающих пусть тривиальную, но кристально ясную экономическую логику. К сожалению, основная часть новейших публикаций по рассматриваемой проблеме делается, что называется, с чистого листа. Содержательно те или иные конструкции фактически создаются «на пустом месте», пусть и с использованием цивилистического научного аппарата и соответствующего догматического инструментария. Итоги подобных исследований в большей или меньшей степени вписываются в рамки традиционной доктрины гражданского права. Словом, в рамках доктрины гражданского права создается новый институт «корпоративные отношения», а также иные соответствующие ему правовые категории, термины и научные конструкции.

Можно, в общем, лишь поприветствовать подобные усилия, поскольку любое движение в науке права идет лишь ей на пользу, тем более когда именно цивилисты, хорошие цивилисты, а не представители иных направлений юридической мысли, пытаются дать определение понятия «корпоративные отношения». Однако насколько обоснованна исходная методологическая посылка создавать новое, можно даже сказать, принципиально новое, имея в виду новое, которого до того не было в науке гражданского права?

При указанном подходе корпоративные отношения рассматриваются как самостоятельный тип правоотношений наряду с отношениями собственности (возникающими по поводу вещных прав) и обязательственными правоотношениями, быть может, кто-то добавит — отношениями по поводу исключительных прав.

Однако каждый раз, когда конкретный исследователь говорит про неведомый объект познания, что нечто есть sui generis, возникают вопросы: какой же в таком случае род у этого нечто,26 иными словами, в чем конкретно и содержательно проявляется специфика этого самого sui generis, почему кто-то полагает возможным говорить о предмете исследования как о чем-то уникальном и до настоящего времени неведомом?

Да, открытия в науке, в том числе в науке права, встречаются, и это вовсе не редкость, но зачастую наблюдаются и обратные ситуации, когда слабость научного инструментария, доступного исследователю на данном этапе развития научной мысли,27 не позволяет пытливому уму продвинуться дальше. Движение мысли — особенно это становится понятным много позже, по прошествии некоторого времени, — останавливается там, где ему было предначертано развитием научного инструментария, конечно, пока не появятся новые, принципиально новые идеи и инструменты исследования.

Маленькое отступление в область общей теории науки и познания позволяет взглянуть в несколько ином ракурсе на проблематику исследования корпоративных отношений в российской науке гражданского права. О чем обычно говорят исследователи, увлеченные поиском и раскрытием специфических черт корпоративного права как отношений sui generis! Отдавая отчет в возможной грубости обобщений (впрочем, любые обобщения всегда грешат этим) и предлагаемой здесь генерализации и экстраполяции, все же можно набраться смелости и сказать, что основная часть указанных рассуждений строится примерно следующим образом: корпоративные отношения — это отношения, возникающие [между такими-то субъектами] по поводу [таких-то благ] и вытекающие [из таких-то оснований], предполагающие наличие [имущественных и/или (личных) неимущественных отношений, входящих в них как некие атомарные составляющие] , которые так или иначе связаны с членством [возможна замена на любой синоним или синонимичный оборот] в корпорации [корпоративном образовании, юридическом лице корпоративного толка или организации вообще] или предполагают существование корпорации.

При всем богатстве выбора точек зрения, представленных в литературе, при множестве смысловых оттенков и возможных коннотаций все или основная часть научных работ, посвященных разработке данной проблемы с позиций «корпоративные отношения — самостоятельный тип», исходят так или иначе из указанного шаблона при раскрытии понятия корпоративных отношений. Можно переставлять отдельные признаки, жонглировать частностями и смысловыми оттенками, однако существо теоретической конструкции от этого не меняется: понятие корпоративных отношений раскрывается через набор признаков, основная часть которых может быть с легкостью устранена из конкретного определения и редуцирована лишь до последнего из приведенного в названном шаблоне элемента — до указания на то, что это отношения, возникающие в связи или по поводу участия (членства) в корпорации.28 В зависимости от того, как определяется участие или членские отношения, а также что понимается под корпорацией (юридическое лицо по модели хозяйственного общества — в отечественной терминологии или юридическое лицо вообще, юридическое лицо как только коммерческая организация либо организация, построенная на отношениях членства, и т.п.), возможно создание еще целого ряда определений, которые будут обладать смысловыми оттенками, однако принципиально все они не будут новыми понятиями, поскольку это всего лишь разновидности более абстрактного понятия «корпоративные отношения — отношения по поводу участия в корпорации». Правда, чтобы придать известную завершенность конструкции, тут же предлагается авторское определение корпорации («корпорация — это юридическое лицо, в котором…») и раскрывается понятие членства в такой корпорации («членские отношения или отношения по поводу участия — это отношения …пребывания (состояния), как правило, бессрочного, в каком-либо образовании …например в корпоративном»).

Естественно, здесь приводится крайне утрированное изложение тех или иных теоретических позиций, зачастую многие исследователи даже не доходят до формулирования дефиниций, ограничиваясь лишь предварительными набросками собственного понимания проблемы. Однако не будет, видимо, большой дерзостью изложить существующие подходы именно так, как это было сделано выше, тем более что многие понятия, встречающиеся в новейшей литературе, без особого труда проявятся на бумаге, если убрать те или иные квадратные скобки либо на их место поставить конкретные предикаты. Более того, из приведенного шаблона можно создавать «новые» определения понятия «корпоративные отношения», строя впоследствии на них целые концепции, а возможно, и научные теории.

Однако это лишь «часть беды», проблемы у подобного подхода проявляются куда более серьезные дальше, когда при изучении частных институтов корпоративного права вспоминается тот самый иной род — не вещный и не обязательственный. К примеру, что такое полномочия исполнительного органа юридического лица или решение общего собрания акционеров, что такое учредительный документ, или голосование участника хозяйственного общества на общем собрании, или директива на голосование члену совета директоров? На эти и многие другие вопросы вы всегда найдете ответ в российской литературе корпоративного права, особенно если автор соответствующего произведения так или иначе придерживается идеи, что корпоративное право — это самостоятельный раздел гражданского права, а корпоративные отношения суть отношения sui generis. Правда, конкретный ответ может разочаровать пытливый ум, поскольку после отсечения всего ненужного, словно после снятия всех красивых оберток и извлечения драгоценного подарка из десятка коробок и коробочек, он предстанет в виде стыдливо жмущегося бледного субтильного существа, сиротливого определения, прикрывающегося фиговым листочком корпоративности. Полномочия исполнительного органа юридического лица — это такие полномочия, которые встречаются только в корпорациях и нигде больше, а потому отражают специфику корпоративного волеобразования и волеизъявления; решение общего собрания акционеров — это решение членов корпорации, причем это настолько уникальный акт корпоративного волеобразования, что ничего подобного в гражданском праве нет; учредительный документ — нечто корпоративно-правовое, что оформляет деятельность корпорации; голосование участника хозяйственного общества — формирование общей воли, отождествляемой с волей корпорации, при этом корпоративная специфика подобного волеобразования настолько уникальна, что опять-таки ничего подобного наука гражданского права не знает; директива на голосование члену совета директоров — это вообще что-то из области фантастики для гражданского права, ведь член совета директоров не является представителем акционера, а действует в самостоятельном качестве, а потому в данном случае имеет место особое корпоративное отношение.

Думается, нет смысла продолжать дальше, поскольку читатель, не обращающий внимания на некоторую эмоциональность изложения, видимо, уже дал обозначение подобному методологическому упущению: в формальной логике это называется определение одного через то же самое (idem per idem). Действительно, когда единственный содержательный признак в научном определении корпоративных отношений — это указание на состояние членства или наличие членских отношений, предполагающих членство в другом образовании… под названием «корпорация», то существо, идея отношений по поводу наличия связи с корпорацией, раскрывается через указание на наличие этой самой связи. Сделав логический круг, мы не получаем ничего нового, а занимаемся лишь игрой в слова, жонглированием терминами, порой приукрашая их дополнительными несущественными предикатами.

Однако Бог с ней, с теорией, она всегда так или иначе будет обречена на балансирование между схоластикой и новым знанием, причем обвинения в схоластике будут сопровождать как тех, кто продуцирует новое знание, так и тех, кто страдает эпигонством. Вместе с тем наука права, особенно права гражданского, при всем ее академизме это все же наука прикладная, т. е. научное знание рано или поздно проходит проверку на деле, причем ничего более простого и цинично жестокого юриспруденция не придумала. Если же взглянуть на значимость для жизни тех плодов науки гражданского права, которые созревают на особняком стоящем древе неведомого рода, точнее типа (корпоративные отношения как особый тип), то станет очевидным, что дерево это не плодоносит, хотя и неплохо цветет, правда, все больше пустоцветом, а редкие плоды, появляющиеся на нем, опадают на бренную землю в виде, исключающем их сколько-нибудь понятное применение человеком.

Действительно, в чем польза теоретической конструкции «корпоративное что-то — это корпоративное что-то»: если что-то уже известно как нечто, так ведь можно обойтись ранее созданными конструкциями, раскрывающими существо этого нечто, опустив указание на неведомое корпоративное. Особенно наглядно это видно при детальном анализе частных институтов, о чем говорилось выше, где данный методологический подход показывает его полную несостоятельность. Причем вопрос здесь не в пресловутой практической востребованности тех или иных теоретических построений — для циничного юриста-практика вся теория права вообще лишена какой-либо значимости, а всюду, к чему обращает взор подобный юрист, «недостает практики». Проблема, о которой здесь хочется сказать всерьез, без какого-либо ерничанья — это слабость и эвристическая бесперспективность самого подхода, предполагающего создание в рамках гражданского права теоретических концептов, отражающих корпоративную специфику, но не учитывающих того, что уже ранее было создано наукой гражданского права, словом, того, что образует, если угодно, несущий каркас частного права.

Безусловно, попытки создания принципиально нового имеют право на существование и заслуживают всемерной поддержки. Однако критический взгляд на ранее проделанную отечественными исследователями работу по возделыванию принципиально новой теоретической конструкции всего того, что носит отметину «корпоративности» и противопоставления ее антиномии «право вещное — обязательственное», позволяет усомниться в силе научной мысли. А потому автору настоящей публикации представляется более перспективной — с эвристической и гносеологической точек зрения — позиция, предполагающая отказ, хотя бы при данном уровне развития отечественной научной мысли, от попыток создания какой-либо принципиально новой содержательной конструкции, ограничившись развитием традиционных концептов гражданского права и соотнесением корпоративной специфики с общими (при подобном методологическом подходе) цивилистическими конструкциями. Более того, возможно, подобный подход покажет, что многие базовые конструкции, к примеру общего учения о сделке или обязательстве, также нуждаются в некоторой корректировке, а «уникальность» корпоративного права в соотнесении его с традиционным гражданским правом проистекает не из его несовместимости с цивилистикой, а, скорее, из-за неразработанности отдельных участков науки цивильного права.

Иными словами, здесь и далее предлагается не выводить корпоративное право и соответствующие ему отношения из системы традиционной цивилистики, в основе своей базирующейся на пандектистике, а, напротив, подвести под многие (традиционные) конструкции догмы гражданского права отдельные институты корпоративного права и посмотреть, что «не так» с правом корпоративным, а возможно, и с отечественным гражданским правом29 в целом, если, конечно, к тому есть основания.

Итак, обозначив методологические предпосылки к изучению природы корпоративных отношений, можно, наконец, перейти к положительному изложению авторской позиции по данной проблематике. При этом автор не притязает на сколько-нибудь всеобъемлющее изложение позитивной теории, особенно для такой темы, которую, как показывает опыт коллег-современников, сложно исчерпать объемными диссертационными исследованиями. Однако наиболее важные смысловые позиции, видимо, можно обозначить даже в рамках такой постановочной публикации, имея в виду, что впоследствии можно будет развить те или иные частные моменты, что-то скорректировать, а от чего-то, возможно, со временем автору придется и вовсе отказаться.

Поиск места для корпоративных отношений в догме гражданского права

Когда речь заходит о корпоративных отношениях, то нередко происходит смешение отношений между настолько различными субъектами, что вполне закономерно возникает вопрос: где же проходят границы этих самых корпоративных отношений? Одно дело, когда из этой путаницы делаются неверные теоретические выводы, однако хуже, если в ходе научной дискуссии оппоненты перескакивают с одной группы субъектов и соответствующей им группы корпоративных отношений на другую, а когда вдруг выясняется, что в одной группе есть своя специфика, а в другой ее нет, сразу же делается вывод, что кто-то из спорящих не прав. Между тем правыми могут оказаться и одни, и вторые, и третьи, другой вопрос, что для корректного сравнения и выдержанной научной дискуссии нередко следует соизмерять соответствующие категории. Для этих целей, а также для достижения методологической чистоты при последующем изучении корпоративных отношений предлагается различать несколько групп возможных отношений:

1) отношения, возникающие по поводу создания юридического лица, по установившейся в российском законодательстве и литературе корпоративного права традиции называемые отношениями между учредителями юридического лица;30

2) отношения между членами корпорации (участниками, акционерами) и самой корпорацией (юридическим лицом);

3) отношения между лицами, входящими в любые органы (управленческие или контрольные, надзорные) корпорации, производные от высшего органа управления корпорации (как правило, собрания акционеров или участников), и самой корпорацией;

4) отношения между лицами, входящими в один и тот же или в различные органы (управленческие или контрольные, надзорные) корпорации, производные от высшего органа управления корпорации, включающие отношения внутри таких органов или отношения соподчинения и контроля, а также отношения по поводу реализации остаточной компетенции исполнительных органов;

5) отношения, строящиеся по модели «участник корпорации — сама корпорация — другой участник корпорации», конечно, если такие отношения имеют право на существование;

6) отношения исключительно между членами корпорации (участниками, акционерами), где нет места корпорации как посредствующему звену, если такие отношения в принципе имеют право на существование; наконец,

7) отношения между отдельными членами корпорации (участниками, акционерами), с одной стороны, и отдельными лицами, входящими в органы корпорации, производные от высшего органа управления корпорацией, опять же если такие отношения в принципе имеют право на существование.

Из возможных семи групп отношений под собственно корпоративными в новейшей российской литературе гражданского права обычно понимают лишь первые четыре, иногда исключают первую или добавляют седьмую группу, крайне редко включают в предмет исследования пятую группу и никогда серьезно не рассматривают шестую. Однако здесь предлагается сделать допущение для большей полноты и детальности исследования и включить — хотя бы временно — все эти отношения в число корпоративных. Как станет видно из последующего изложения, принципиально картину они не меняют, поскольку из подобных специфических групп отношений не делается каких-либо общих выводов, однако при этом обеспечивают булыиую четкость отпечатка, получающегося с матрицы под названием «общее понятие корпоративных отношений».

Наконец, последнее допущение, которое необходимо для обозначения границ исследования, — это понимание корпорации и производных от данного слова терминов. Здесь и далее для простоты исследования под корпорацией будет пониматься хозяйственное общество (ООО и АО, включая и ОАО, и ЗАО). Соответственно предикаты, производные от данного понятия, будут предполагать их применимость лишь к данным юридическим лицам, хотя тут же можно оговориться, что основная часть приводимых ниже смысловых построений и выводов в равной мере применима к любым юридическим лицам, допускающим членские отношения, в том числе построенные по модели «одно лицо — один голос», даже включая некоммерческие организации, имеющие членские отношения.»

За рамками рассмотрения окажутся лица, напрямую не связанные с корпорацией так, как это характерно для участников корпорации или лиц, входящих в ее органы (работники, контрагенты, государственные и муниципальные органы), а также все прочие организационно-правовые формы юридических лиц, которые традиционно не относятся к корпоративным образованиям в узком смысле слова.

1. Корпоративные отношения: абсолютные или относительные правоотношения?

В корпоративных отношениях сложно найти элементы абсолютного правоотношения, понимаемого как отношение, где одному лицу — управо-моченному, точнее, носителю права (например, право собственника) или защищаемой законом возможности (к примеру, владение), противостоит множество пассивно обязанных субъектов. Как известно, в абсолютных отношениях, если подобный status quo будет нарушен, то управомоченный субъект наделяется специфическими средствами правовой защиты против нарушителя, и все это при том, что до того с нарушителем права управомоченный субъект не состоял в какой-либо непосредственной оговоренной или иначе добровольно принятой на себя правовой связи, средства защиты нарушенного абсолютного права в таком случае являются его оборотной стороной, неразрывно связанной с содержанием самого права. Совершенно очевидно, что в корпоративных отношениях нет такого рода абсолютных отношений, даже в спорадическом виде: достаточно просмотреть все семь групп возможных разновидностей корпоративных отношений, чтобы понять, что данные отношения строятся исключительно как отношения относительные.

Для относительных правоотношений по общему правилу характерно, что состав участвующих в них субъектов известен изначально либо так или иначе изначально предопределен (не определен буквально, но определим на основании ранее выставленных критериев). Существо подобных отношений определяется на момент их возникновения, и сразу видно то, какое поведение ожидается от обязанных лиц и какими правовыми возможностями наделяются управомоченные лица по отношению друг к другу. Право и корреспондирующая ему обязанность в относительном правоотношении могут быть единичными, а потому с реализацией права и исполнением обязанности такое правоотношение прекращает свою жизнь, однако правоотношение может быть и более богатым с содержательной точки зрения, когда массиву прав соответствует сложнейший набор обязанностей, а само правоотношение изначально ориентировано на очень продолжительное существование или вообще возникает как бессрочное.

Наложение модели относительного правоотношения на корпоративные отношения постепенно проявляет указанные признаки относительных правоотношений, причем по всем семи предложенным выше группам. Можно, конечно, возразить, что участники подобных отношений, если их понимать как относительно-правовые, зачастую не определены: так, лица, еще не являющиеся акционерами или участниками хозяйственного общества либо еще не избранные в те или иные органы юридического лица — корпоративного образования, не могут признаваться изначально определенными участниками относительных правоотношений. Данный аргумент, очевидно, нельзя признать удачным, ибо в таком случае причинитель вреда тоже не известен, пока нет (установленного) факта причинения вреда, однако от этого само правоотношение из деликта по его месту в системе догмы гражданского права не перестает быть относительно-правовым, как, впрочем, и многие договорные обязательства, в которых появление в будущем новых, не определенных на данный момент, но определимых участников правоотношения (как, например, перевозчика, потребителя в публичном договоре или нового контрагента в договоре присоединения и т.п.) не лишает само правоотношение его относительно-правовой природы. Наверное, не следовало бы тратить время на споры с подобного рода аргументами, поскольку какой-либо серьезной научной основы под ними вообще нет. Другое дело — содержание и определенность тех прав и обязанностей, которые предполагаются так или иначе формализованными в момент возникновения соответствующего правоотношения.

Можно ли вести речь о том, что на момент возникновения конкретного корпоративного правоотношения его содержание — как позитивное (что можно и что должно делать), так и негативное (от чего надлежит воздержаться) — детально определено, причем с известным распределением ролей: на кого возлагаются права, а кто понесет корреспондирующие им обязанности? Даже беглого взгляда на регулирование корпоративных отношений достаточно, чтобы понять, что и в данном вопросе рассматриваемые отношения ничем принципиально не отличаются от иных относительных правоотношений: содержание правоотношений задается нормами права на этапе их возникновения с большей или меньшей детализацией, позволяющей понять, кто именно и какими правами наделяется, а кто несет обязанности. При этом нормы права в данном случае понимаются чрезвычайно широко, поскольку масштабы возможного поведения задает не только закон, но и подзаконные акты, судебная практика и даже не законодательные, но так или иначе обязательные для многих субъектов права своды правил поведения (кодексы корпоративного поведения, правила листинга фондовых бирж, заведенные бизнес-практики и своды комплайенс-правил32) — все эти источники и формы права задают содержание корпоративных правоотношений, однако задают нормативным образом, т. е. с ориентированностью на неограниченное в принципе количество повторений и однотипность ситуаций. Всюду, где предписанные масштабы поведения допускают отступление от легально предначертанной модели либо вообще отсутствует предписанная или желательная модель поведения, возникает потребность в более детальном описании содержания отдельных корпоративных правоотношений, что и находит свое отражение в учредительных документах юридических лиц, их внутренних документах, допускаемых позитивным правом, специальных соглашениях (единичных сделках, например, заключаемых по поводу срока реализации преимущественного права в ООО (абз. 2 п. 4 ст. 21 Закона об ООО),33 в соглашениях акционеров, если они допускаются правопорядком, иных договорных образованиях, заключаемых всеми или отдельными участниками корпорации между собой и/или с участием самой корпорации и/или лицами, входящими в органы корпорации).

Окинув взором такой сложный, многослойный массив источников, создающих суть корпоративных правоотношений, становится понятным, что содержание подобных правоотношений не только детально определяется на момент возникновения правоотношений, но и, во-первых, постоянно находится в движении сообразно тому, как меняется и развивается нормативная надстройка подобного содержательного массива, а во-вторых, те или иные отдельные правоотношения, сопутствующие жизни конкретной корпорации, возможно, еще и не возникли, поскольку к тому не случилось еще или пока соответствующего юридического факта, вызывающего их к жизни (например, содержательно право требовать выкупа акций эвентуально присутствует у акционера (ст. 75 Закона об АО) в акционерном правоотношении как таковом, но реализовано это право может быть лишь при появлении юридических фактов, указанных в названной статье Закона).

Наконец, более нюансированный аспект рассмотрения данной проблемы обнажает еще одну грань: если все или некоторая часть из указанных выше групп корпоративных отношений являются относительно-правовыми, то в чем состоит соотнесенность прав и обязанностей одних участников подобных отношений с другими, иначе какие же это относительные правоотношения (относительно кого?), и должна ли подобная соотнесенность быть однопорядковой и равномерной по всем корпоративным правоотношениям?

Возможно, данный момент представляется наиболее сложным для понимания, точнее, для принятия сторонниками подхода «корпоративные отношения — самостоятельный тип правоотношений». Понятно, что подобного рода вопросы, находящиеся на грани, вопросы предела в науке.

Когда идет речь об относительном правоотношении (далее при рассмотрении обязательственных правоотношений проявится та же проблема), обычно правоведу представляется образ правоотношения, где праву одного лица противостоит обязанность другого. Это, в общем, понятно, поскольку так устроено человеческое мышление: мы пытаемся редуцировать сложные категории к более простым и понятным. Однако если абстрагироваться от элементарных договорных обязательств, порождающих относительное правоотношение по той самой модели «ты мне — я тебе», то кто сказал, что в относительном правоотношении не может наблюдаться множества прав и обязанностей, в том числе взаимных, либо большая или меньшая диспропорциональность в правах и обязанностях? Более того, почему содержание прав и обязанностей в относительном правоотношении может включать права и обязанности лишь из логического ряда «дать — сделать — не делать», почему те или иные действия либо воздержания от действий должны быть сведены к действиям, известным из курса договорного обязательственного права? Действия или воздержания от действий даже в обязательствах (но не договорных) уже не укладываются в пандектную триаду dare, facere, prestare, а если вы допускаете существование так называемых охранительных правоотношений, то там возникает еще больше вопросов с содержанием относительного правоотношения.

Указанные случаи, якобы исключения из общего понимания содержания отдельных относительных правоотношений, позволяют понять, что в корпоративных правоотношениях существует не просто заранее так или иначе определенное содержание прав и обязанностей, но также и соотнесенность конкретных прав и обязанностей между собой применительно к конкретным участникам правоотношений. Где эта соотнесенность фиксируется и задается? Как раз там, где задаются возможные модели поведения, в той самой нормативной надстройке и во всех тех документах, указанных выше, которые описывают особенности поведения участников корпоративных отношений.

То обстоятельство, что многим правам в корпоративных отношениях либо не корреспондирует обязанность, либо права оказываются продекларированными, но для них в позитивном праве нет механизма реализации (не описаны обязанности или отсутствует механизм принуждения), либо права (обязанности) одних участников или одной группы участников корпоративных правоотношений не соотнесены с правами (обязанностями) других участников или другой группы участников, — все это само по себе еще не означает, что здесь нет относительных правоотношений. Напротив, это говорит лишь о том, что есть несколько групп корпоративных отношений, при этом объединяющим их признаком является то, что все они возникают в связи или по поводу деятельности конкретной корпорации, а то, что отношения могут возникать и развиваться (прекращаться) по нескольким направлениям или между различными, возможно, даже не пересекающимися между собой участниками или группами, указывает лишь на то, что все эти группы отношений являются взаимодополняющими друг друга, комплиментарными, причем корпорация, особенно при детально развитом правовом регулировании, может существовать и эффективно развиваться именно при наличии множества разнонаправленных правоотношений, образующих множество относительных правовых связей.

Более абстрактно предложенную модель понимания системы относительно-правовых корпоративных отношений можно представить как множество дву- и многосторонних связей, нанизанных на одну ось. Где-то эти связи заканчиваются на самой корпорации (для отношений «участник — корпорация», «орган или лицо, входящее в орган корпорации, — корпорация» — соответственно вторая и третья группы из обозначенных выше групп), где-то корпорация оказывается посредствующим звеном в этих отношениях (для отношений «участник — корпорация — другой участник корпорации», «участник корпорации — лицо, входящее в орган корпорации» — соответственно пятая и отчасти седьмая группы из указанных выше). Наконец, в некоторых корпоративных отношениях корпорация вообще непосредственно не принимает участия в правоотношении, лишь присутствуя где-то рядом в виде незримого образа, на который ориентируются участники таких отношений, иначе бы таких отношений вовсе не было (отношения по поводу учреждения корпорации, а также отношения с отдельными лицами (бывшими менеджерами, акционерами и т.п.) после ликвидации корпорации, когда ставится вопрос о ее восстановлении или правопорядком допускается de facto корпорация, отношения исключительно между членами корпорации, отношения соподчинения между лицами, входящими в органы корпорации, отношения между собой лиц, входящих в один и тот же орган корпорации, — соответственно первая, отчасти четвертая и седьмая, шестая группы корпоративных отношений из обозначенных выше).

Если исходить из предложенного понимания соотнесенности различных групп корпоративных отношений между собой, то становится понятным, что корпоративное право — это набор правовых установлений, моделирующих подобные связи в различных направлениях, однако неизменным всегда остается одно ядро — сама корпорация, ради существования которой соответствующие установления и отношения создаются и действуют.

Возвращаясь к обозначенным выше семи группам корпоративных отношений, возможно, кто-то возразит, что здесь есть риск неверного членения, то есть неправильно выбранного критерия классификации: что обозначенные семь групп корпоративных отношений никакими группами в строгом смысле слова не являются, поскольку не выдерживается какой-либо один критерий классификации, а само по себе деление является произвольным, ориентированным лишь на известную подгонку результатов исследования под изначально заданные предпосылки. Кто знает, возможно, будущее покажет неправоту подобного деления либо, напротив, лишь укрепит предлагаемый здесь ход рассуждений, однако пока ни того ни другого не случилось, можно сказать, что приведенное выше деление не является какой-либо специальной классификацией, а если его таковым воспринимать, то за основание деления различных по существу отношений был взят субъектный критерий и существо правовой связи, устанавливающейся между конкретными субъектами корпоративных отношений, точнее, их взаимная соотнесенность с позиции прав и обязанностей по отношению друг к другу: там, где различные субъекты корпоративных отношений легитимно могут ожидать один (одна группа) от другого (другой группы) определенного поведения, причем подобные ожидания так или иначе подкреплены позитивным правом, есть все основания для обособления схожих и однородных отношений в отдельную группу. К примеру, если между участниками корпорации и самой корпорацией устанавливается множество персональных, или относительных, правовых связей, то подобные связи, будучи сущностно однородными и похожими, могут быть обособлены в отдельную группу; другая группа субъектов, например корпорация и ее менеджеры, вкупе с иного рода — иного в смысле оснований и порядка возникновения, внутреннего содержания — правовыми связями даст новую группу и т.д. Если применительно к действующему праву можно выделить еще какую-либо группу корпоративных отношений, однако здесь она была упущена, видимо, это можно будет сделать впоследствии, причем без особого ущерба для всей теоретической конструкции.34

Таким образом, отвечая на поставленные выше вопросы более тонкого теоретического свойства, в чем состоит соотнесенность прав и обязанностей внутри корпоративных отношений и насколько она однопоряд-кова, равномерна на протяжении всех корпоративных отношений, можно сказать, что относительность корпоративных отношений (в противоположность абсолютным правоотношениям) обеспечивается за счет наличия в праве нескольких видов корпоративных отношений, а не некоего единого, монолитного корпоративного правоотношения, построенного по одной модели с одним и тем же составом участников (групп участников). При этом внутри этого многообразия видов возможно выделение типичных видов того или иного правоотношения, конструируемого как относительное правоотношение с заранее заданным субъектным составом и определенным содержанием правоотношения, то есть предопределенным распределением прав и обязанностей, так или иначе детализированных. С содержательной точки зрения внутри этих относительных отношений зачастую наблюдается неравновесность в распределении прав и обязанностей, причем как в зависимости от принадлежности к конкретной группе субъектов (к примеру, акционеры обычно имеют права, в то время как менеджеры — по большей части обязанности), так и в зависимости от обладания специальным статусом или иными преимуществами даже внутри одной группы субъектов (примеры наличия контролирующих акционеров, обладающих не только большим набором возможностей, но реально и большим объемом прав в сравнении с миноритарными акционерами: право решающего голоса в коллегиальных органах управления, совещательный голос одних субъектов и реальный голос у других, различный порядок конвертации акций, например, при реорганизации в форме разделения и т.п.). Кроме того, чем больше содержательных моментов добавляется в те или иные последующие классификации (деление отношений внутри группы акционеров в зависимости от принадлежащего им контроля, от стадии развития корпорации — от закрытой к публичной, и наоборот), тем еще более обнажается неравновесность, диспропорциональность в распределении прав и обязанностей между различными участниками корпоративных отношений даже внутри одной группы отношений или одной группы субъектов — все это, как правило, есть проявление уникального феномена корпоративного права под названием «корпоративный контроль», однако это уже тема другого исследования.

Соответственно содержание, понимаемое в данном случае как набор прав и обязанностей участников конкретного корпоративного отношения, определяется множеством фактических обстоятельств, однако в любом случае задается оно в общем виде на уровне позитивного права и всех тех последующих регуляторов, которые больше или меньше учитывают специфику конкретной группы отношений. Здесь же становится понятным, почему одни группы отношений или даже одни подгруппы отношений внутри более крупных групп получают приоритетное развитие (или вообще развиваются), в то время как другие либо вовсе не известны отечественному праву (те же отношения по поводу уже ликвидированной корпорации, как если бы она существовала), либо находятся в зачаточном состоянии (отношения «участник корпорации — член ее органа управления», отношения исключительно между участниками корпорации или членами органов управления корпорации): поскольку наиболее понятными и артикулированными практикой являются отношения «участник — корпорация» и «члены органов корпорации — сама корпорация», то именно эти отношения преимущественно и получают развитие в позитивном праве и судебной практике, однако это вовсе не означает, что прочих отношений нет или они не важны — они просто не настолько важны соответственно и уровень развития правовых представлений о них также слаб; напротив, артикулирование доселе «неважных» для оборота отношений дает толчок к развитию правовых рамок, в том числе задающих более детальное описание содержания соответствующих корпоративных отношений, их нормализацию, а потому начинает развиваться в соответствующей части как теория, так и позитивное право.

Таким образом, вне зависимости от того, к какой группе правоотношений относится конкретное корпоративное отношение, во всех подобных отношениях проявляется одна и та же специфика: мало того, что в них так или иначе присутствует корпорация, по поводу которой возникают такие отношения, содержание подобных отношений изначально моделируется как содержание соотнесенных друг с другом субъектов права, обладающих набором прав и обязанностей по отношению друг к другу, именно эта соотнесенность множества элементов делает возможной работу, словно слаженный часовой механизм, всего комплекса корпоративных отношений.

2. Корпоративные отношения: вещные, обязательственные или какие-то иные? Каковы основания их возникновения?

После столь длительного рассмотрения корпоративных отношений с позиций противопоставления абсолютных и относительных правоотношений последующее деление, имеющее в своем начале преимущественно основание возникновения соответствующих отношений, уже не должно представлять большого труда. Действительно, если, как было указано выше, корпоративные отношения не могут быть признаны абсолютно-правовыми, то сложно ожидать, что в них обнаружится вещно-правовая природа. Несмотря на то что нередко даже вдумчивые ученые-юристы, забываясь в пылу дискуссий, могут сказать о собственниках корпорации или о лицах, которым конкретное корпоративное образование реально принадлежит, все же серьезно никто из современных российских цивилистов, наверное, не будет говорить о вещно-правовом характере корпоративных отношений.

Помимо права собственности самой корпорации на имущество, ей принадлежащее, о вещных правах применительно к корпоративно-правовой проблематике можно вспоминать лишь тогда, когда речь заходит о праве акционера на принадлежащие ему акции, т. е. ценные бумаги, опосредующие участие в основном капитале корпорации. Однако даже в случае, когда говорится о вещном праве на ценную бумагу (право на бумагу), сразу же делается оговорка, что это право тесно связано с набором прав (обязательственных, корпоративных или каких-либо еще), вытекающих из ценной бумаги (право по бумаге или иначе — право из бумаги), соответственно вещное право здесь выполняет лишь вспомогательную функцию, обозначая управомоченное лицо — обладателя акции. Все правовые возможности, предоставляемые акцией, раскрываются через описание относительно-правовой связи с акционерным обществом, удостоверяемой акцией.

Если корпоративные отношения не являются вещными, значит ли это, что с необходимостью они являются обязательственно-правовыми? С позиций формальной логики это конечно же не так: то, что не является белым, вовсе не обязательно есть черное, нечто может обладать одним из множества оттенков серого или иметь любой иной из миллионов цветов. Правда, разновидностей относительных правоотношений не так много, как цветовых оттенков, а потому правоотношение, не являющееся вещно-правовым, может быть либо обязательственно-правовым, либо каким-то иным относительным правоотношением, однако в таком случае необходимо определить, каким именно, иначе получается тот самый sui generis, но с неизвестным genus’ou.

Как можно понять из анализа российской юридической литературы по корпоративному праву, основная часть исследователей, рассматривающих корпоративные отношения как особый тип правоотношений, в общем, не спорят с их относительно-правовой природой, но как только доходят до определения природы таких относительных правоотношений, отвергают и вещно-правовую, и обязательственно-правовую модель, начиная создавать новый, третий тип относительного правоотношения — корпоративного.

В обоснование подобного подхода приводится множество аргументов: от отсутствия противопоставления сторон до невозможности обеспечения исполнения таких «обязательств» общими способами обеспечения исполнения обязательств (глава 23 ГК РФ), но при более пристальном рассмотрении вся подобного рода аргументация сводится к более принципиальной позиции — противопоставлению «классических» обязательств тем правоотношениям, которые встречаются в корпоративно-правовой сфере.

Как обычно рассуждают сторонники названного подхода? Обязательство (обязательственное правоотношение) — это правовая связь (правоотношение), в силу которой одно лицо (должник) обязуется что-то сделать или воздержаться от действия, а другое лицо (кредитор) вправе требовать соответствующего поведения. Подобное классическое понимание обязательства закреплено, кстати сказать, даже на уровне гражданской кодификации (п. 1 ст. 307 ГК РФ) и, спору нет, правильно отражает существо обязательства как юридической конструкции. Однако что говорят дальше такие правоведы? В корпоративном правоотношении, например в отношении «участник — корпорация», нет кредитора и должника в указанном понимании, поскольку управомоченному лицу нечего требовать, а обязанному (если оно вообще существует в таком качестве) нечего исполнять. Далее, говорят сторонники указанного подхода, обязательство существует ради доставления известного блага, а потому с получением такового по общему правилу прекращается. Меж тем корпоративное отношение может быть бессрочным в принципе и лишенным той изначальной предначертанной финальности, которая есть в обычном обязательстве. Если нечего исполнять, то конкретно нечего и просить, просить можно только тогда, когда есть предмет для просьбы, например когда есть обязательство платежа денег, а до того обязательственного правоотношения вовсе не существует.35 Соответственно если, перебирая типичные черты обязательства вообще, у корпоративных отношений не обнаруживается всех или значительной части таких признаков, то вполне логично сделать вывод, что корпоративное отношение — относительное правоотношение, но точно не обязательственное, однако какое — это другой вопрос.

Между тем, не возвращаясь к критике подхода «корпоративное отношение — особый тип правоотношений», которая приводилась выше, необходимо посмотреть более внимательно, а так ли очевидно утверждение, что рассматриваемое отношение не является обязательственно-правовым.36

При более детальном рассмотрении выставленных в научной литературе аргументов, отказывающих корпоративным отношениям в признаках обязательственного правоотношения, становится очевидным, что все подобного рода аргументы сводятся к одной общей идее: если обязательство — это отношение, в силу которого одно лицо обязано что-то сделать (передать вещь, выполнить работу, оказать услугу) или воздержаться от действий (конечно, при допущении в принципе так называемых обязательств с отрицательным результатом), а другое лицо вправе требовать именно того, что надлежит сделать, или от совершения чего необходимо воздержаться, то понятно, что там, где нет очерченного поведения, не должно быть и обязательства. Как обычно говорят при исследовании тех же обязательств с отрицательным результатом, обязательства с неопределенным предметом не подлежат признанию обязательствами.37 Следовательно, если обычный ход развития корпоративного правоотношения — это состояние пребывания, а не какая-либо позитивно предписанная модель активного поведения до той поры, пока нет конкретного предмета обязательства, нет и самого обязательства, а потому и корпоративное правоотношение нельзя признать обязательственно-правовым отношением.

Здесь можно было бы согласиться с подобного рода аргументами, тем более что они обладают поистине бронебойной силой, если бы не одно но, причем почерпнутое из области договорного обязательственного права. Как ни странно, но рассмотрение многосторонних сделок, точнее, обязательств из договоров — многосторонних сделок, где вообще нет никаких корпоративных правоотношений, странным образом ставит те же вопросы, что возникают при определении правовой природы корпоративных относительных правоотношений.38 Однако там по совершенно понятным причинам исследователи не могут, как это наблюдается в корпоративно-правовой литературе, выскочить из цепких оков догмы договорного права и общей части обязательственного права, списав все на то, что соответствующие отношения не являются обязательственно-правовыми: если законодатель однозначно указал, что отношения возникают из договора, хотя и являющегося многосторонней сделкой, то в любом случае придется искать им место в системе обязательственного права. Что же это за схожие проблемы?

Для примера можно обратиться к договору простого товарищества (глава 55 ГК РФ): согласно легальной дефиниции по договору простого товарищества стороны подобного договора, а именно двое или несколько лиц (товарищей) обязуются соединить свои вклады и совместно действовать без образования юридического лица для извлечения прибыли или достижения иной не противоречащей закону цели (п. 1 ст. 1041 ГК РФ); в ходе существования правоотношения стороны по такому договору «одинаково равны» друг перед другом (внесенное товарищами имущество, которым они обладали на праве собственности, а также произведенная в результате совместной деятельности продукция и полученные от такой деятельности плоды и доходы признаются их общей долевой собственностью, если иное не установлено законом или договором простого товарищества либо не вытекает из существа обязательства — п. 1 ст. 1043 ГК РФ; при ведении общих дел каждый товарищ вправе действовать от имени всех товарищей, если договором простого товарищества не установлено, что ведение дел осуществляется отдельными участниками либо совместно всеми участниками договора простого товарищества, при совместном ведении дел для совершения каждой сделки требуется согласие всех товарищей — п. 1 ст. 1044 ГК РФ).

Возникают вполне закономерные вопросы: где в таком договоре обязанная и управомоченная сторона (стороны), кто из участников рассматриваемого договора кредитор, а кто должник? Далее, кто может требовать и от кого исполнения договорного обязательства, в чем предмет такого исполнения, наконец, кто и каким образом может быть привлечен к ответственности за неисполнение договорного обязательства, неисполнение чего именно и в пользу кого?

Конечно, можно сказать, что каждое лицо, являющееся стороной подобного договорного обязательства, есть одновременно кредитор и должник, что не уникально для договорного обязательственного права, если вспомнить взаимные обязательства. Но дает ли подобная уловка решение обозначенной проблемы? Когда применительно к договорному обязательству, возникшему из двусторонней сделки, говорят, что каждая из его сторон является одновременно кредитором и должником по отношению друг к другу, или, что то же самое, для аналитических целей при рассмотрении двустороннего (взаимного) обязательства его разделяют на два односторонних (односторонне обязывающих) обязательства, то в любом случае никогда не отходят от модели «право и корреспондирующая ему обязанность». Иными словами, на каждое правопритязание предполагается, что есть соответствующее ему долженствующее поведение. Однако в обязательстве из договора простого товарищества, как ни расчленяй соответствующие правоотношения, никак не получается найти, кто и что должен, а кто вправе требовать. В таком договорном обязательстве правам всех лиц, участвующих в договоре, корреспондируют обязанности все этих же участвующих в нем лиц, при этом предмет исполнения, если и выделяется, то обычно он оказывается не только неделим по линии отдельных прав или обязанностей, но также и по сторонам договора, а потому по общему правилу невозможно и принуждение к исполнению одними участниками договора простого товарищества в пользу других.

Своего рода «мостик» от классического договорного права к праву корпоративному — институт учредительного договора (п. 1, абз. 2 п. 2 ст. 52 ГК РФ) юридического лица, являющегося с точки зрения гражданского права разновидностью гражданско-правового договора,39 причем многостороннего договора. Теоретические проблемы, которые порождает данный институт, мало чем отличаются от указанных выше вопросов, возникающих по поводу договора простого товарищества, хотя в данном случае можно опять-таки все списать на специфику корпоративности: на то оно и корпоративное право, что затмевает собой общую логику права договорного и обязательственного. Благостность, разливающуюся в уме юриста, не желающего дальше ставить «неудобные вопросы», портит и тот факт, что в иностранных правопорядках, воспринявших немецкий или англо-американский подход к товариществам, в указанных правопорядках они юридическими лицами не являются, а рассматриваются исключительно как договорное образование, как поименованный тип договора, пусть и обладающий значительной спецификой. Соответственно то, что у нас могло бы быть списано на корпоративность, во многих иностранных правопорядках к корпоративности даже в широком смысле слова отношения не имеет, а в узком смысле — так вообще не имеет никакого отношения к корпорации, поскольку традиционно хозяйственные товарищества вовсе не рассматривались как корпоративные образования. Тем самым появляется еще один пример договорного образования, где вроде бы есть обязательство, точнее, обязательственное правоотношение из договора, только вот беда, не понятно: с каким предметом, кто в нем кредитор, а кто должник.

Другой пример подобного рода договоров, правда, имеющих «прописку» в корпоративном законодательстве, — договоры о слиянии или присоединении (п. 7 ст. 15, п. 2, 3, 3′ ст. 16, п. 2, 3, 3′ ст. 17 Закона об АО, п. 3 ст. 52, п. 2, 3 ст. 53 Закона об АО), где возникают те же самые вопросы.

Наконец, любой иной непоименованный договор — многосторонняя сделка, если это действительно многосторонняя сделка,40 а не двусторонняя сделка, хотя и со множеством лиц на той или иной стороне возникающего из нее обязательства, из раза в раз будет порождать в доктрине и на практике те же самые вопросы, отвечать на которые рано или поздно придется.

Единственно возможный в подобной ситуации вариант — расширение общего понятия обязательства, тем более обязательства из сделки, за счет включения в него также обязательства из многосторонней сделки, для которого характерно то, что есть возникающее из сделочного основания (сделка как юридический факт) обязательство как таковое. Далее, есть управомоченные лица, но нет лиц, обязанных к совершению изначально предначертанных действий, а потому в подобном обязательстве в принципе невозможно одним требовать, а другим исполнять, поскольку невозможно определить, кто и что будет исполнять. Соответственно если сделка двусторонняя порождает обязательство с четко выраженным противопоставлением, конфликтом интересов, соотнесенность прав и обязанностей строится по модели «ты мне — я тебе»,41 то сделка многосторонняя порождает обязательство, где конфликты интересов могут присутствовать, но на уровне правовой модели, содержания сделки (в ее условиях) они не получают хоть сколько-нибудь артикулированного значения, поскольку не проявляются в паре «право — корреспондирующая ему обязанность».42 Иными словами, если двусторонняя сделка порождает обязательство двух противостоящих воль и интересов, то сделка многосторонняя порождает обязательство (пусть и не лишенное противостояния воль), которое моделируется как направленное вовне к достижению определенной, внешне положенной цели, ради чего объединились и участвуют вместе в таком обязательстве его стороны, усмиряющие свой эгоизм.

Как указывалось выше, необходимо различать правоотношение и юридический факт, его порождающий: обязательство из многосторонней сделки есть правоотношение, сама сделка — юридический факт; специфичен (в сравнении с «обычными», т. е. двусторонними, сделками и обязательствами из них) здесь и юридический факт, и правоотношение, из него возникающее. Причем причиной уникальности, судя по всему, выступает сама многосторонняя сделка, а обязательство из нее — следствие того, какая сделка была заключена ранее или какой юридический факт лежит в основании правоотношения. В этой связи необходимо остановиться на специфике многосторонней сделки.

Согласно ст. 153 ГК РФ сделками признаются действия граждан и юридических лиц, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей, при этом в силу п. 1 ст. 154 и п. 2 ст. 420 ГК РФ дву- и многосторонние сделки относятся к гражданско-правовым договорам. В п. 3 ст. 154 ГК РФ содержится указание на то, что для заключения договора необходимо выражение согласованной воли двух сторон (двусторонняя сделка) либо трех или более сторон (многосторонняя сделка),43 но существенным, самым значимым для определения понятия многосторонней сделки является не указание на то, сколькими сторонами она заключена, а на то, какого рода правоотношение (обязательство) порождает такая сделка. Любая двусторонняя сделка всегда заключается двумя сторонами, даже если на той или иной стороне наблюдается множественность лиц (множественность лиц на стороне кредитора или должника — ст. 322 ГК РФ) или имеются третьи лица (выгодоприобретатели, третьи лица, привлекаемые к исполнению должником, и проч.) — в любом случае и в отношении самой сделки при ее заключении, и при развитии обязательства, возникающего из нее, — всюду присутствует противопоставление воль и интересов. Напротив, сделка многосторонняя может быть заключена не только тремя и более сторонами, но также и двумя сторона-ми(!), от этого она не перестает быть сделкой многосторонней.44 Важно в данном случае не количество сторон (конечно, одной стороной подобные сделки не совершаются), а само содержание сделки, т. е. ее условия, задающие определенные модели поведения на будущее, цели, ради которых предполагается создать правоотношение, не сводящееся к опосредованию перетока имущественных благ от одной стороны к другой (экономическая модель двусторонней сделки), а предполагающее обозначение соразмерного друг другу поведения всех участников возникающего правоотношения.

Многосторонняя сделка всегда отражает факт ее заключения (наличия юридической силы, изначального добровольного принятия условий сделки лицами, ее совершившими или впоследствии присоединившимися к ней), но сама по себе она не порождает обязательства в том смысле, что кто-то должен сделать что-то, а кто-то это что-то вправе требовать (определение обязательства в п. 1 ст. 307 ГК РФ). Таким образом, основное назначение многосторонней сделки — обозначить (1) факт добровольности вхождения в относительное правоотношение и (2) очертить то поведение, которое ожидается от всех лиц, принимающих участие в возникающем вслед за сделкой правоотношении, что возможно или через указание в содержании (условиях) сделки на иное в сравнении с тем, что есть в диспозитивной норме закона, или через указание на то, что правомерно в принципе, но что вообще не описано на данный момент в законе (в другом источнике права). Иными словами, многосторонняя сделка — это своеобразная частноправовая конституция для достижения правомерных целей тех лиц, кто ее заключает. Видимо, в формализации условий последующего со-существования участников многосторонней сделки и состоит необходимость появления данного института в рамках гражданского права.

Какое правоотношение — относительное или абсолютное — порождает многосторонняя сделка? Совершенно очевидно, что правоотношение, возникающее из подобной сделки, есть обязательственно-правовое, т. е. отношение относительное. Если вспомнить договор простого товарищества, то по прямому указанию п. 1 ст. 1041 ГК РФ обязательство, возникающее из него, признается договорным обязательством.

Однако вернемся к корпоративным отношениям. Видимо, не требуется каких-либо обстоятельных пояснений, чтобы заметить чрезвычайно сильное сходство между тем, каким образом и какого рода правоотношения возникают из многосторонней сделки, и тем, что наблюдается в области корпоративного права. Во всех без исключения корпоративных отношениях, в которые вовлечены участники корпорации (все обозначенные выше группы отношений, за исключением третьей и четвертой групп), наблюдается та же самая картина, что и в обязательствах из многосторонней сделки. Группа субъектов права, ранее добровольно согласившихся на участие в неком относительном правоотношении, движется к достижению определенной, дозволенной законом цели (хотя бы просто пребывает в правоотношении), имеет определенные права и, возможно, обязанности, но при этом в отношениях друг с другом никто не обязан что-либо «дать, сделать или не делать», как, впрочем, по общему правилу никто и не вправе требовать этого. Все эти субъекты живут в своих частноправовых отношениях на основании обязательной только для них частноправовой «конституции»,45 правда, вместо договора такой «конституцией» являются учредительные документы юридического лица — корпоративного образования либо иные документы, обозначенные законом как допустимая форма частноправовых установлений (внутренние документы юридического лица, соглашения акционеров, единичные соглашения между участниками и т.п.). Применительно к правоотношениям из многосторонних сделок-договоров их обязательственно-правовой характер не вызывает сомнения (как с точки зрения доктрины, так и с позиций позитивного права), тогда что мешает сказать то же самое об относительно-правовых отношениях, возникающих в связи с деятельностью корпорации, по крайней мере там, где речь идет об отношениях, в которые вовлечены участники корпорации?

Вероятно, единственное препятствие для подобного признания — это отсутствие в российской доктрине гражданского права четкого понимания специфики обязательственных правоотношений, возникающих из многосторонних сделок, как, впрочем, и развитого научного учения о самих многосторонних сделках и соответствующих им обязательствах. Вместе с тем если предложенное выше понимание существа многосторонних сделок и соответствующих им обязательств верно, то с необходимостью следует признать, что корпоративные отношения, повторяющие ту же специфику, что и отношения из гражданско-правовых договоров — многосторонних сделок, являются не просто относительно-правовыми, но и обязательственно-правовыми отношениями. И дело здесь не в уникальности или доселе невиданной экзотичности для догмы гражданского права, точнее, теории обязательственного права специфики корпоративных отношений, а в неразработанности, причем главным образом отечественной догмы гражданского права в части многосторонних сделок и соответствующих им обязательств, догмы, содержащей раздел «общие положения об обязательствах» или «общие положения» о сделках, которые действительно общими не являются, а представляют собой лишь общие положения о договорных обязательствах из двусторонних сделок, а также общие положения для двусторонних сделок с редкими и не всегда просчитанными отступлениями в сторону односторонних сделок.46

Однако от следующего шага — признания за указанными группами корпоративных отношений также свойства договорных (по основанию возникновения) обязательств, пусть и возникающих из договоров — многосторонних сделок, — в данном месте хотелось бы воздержаться. Во-первых, сделать такой смелый вывод мешает действующее позитивное право (п. 1 ст. 154, ст. 420 ГК РФ), предусматривающее для многосторонних сделок принцип единогласия47 как для их заключения, так и для последующего изменения и прекращения. Вместе с тем в корпоративном праве, особенно в наиболее развитой корпоративной форме — в АО, единогласие участников — это скорее исключение, чем правило, а потому признание корпоративных отношений как отношений, возникающих из многосторонней сделки-договора, который впоследствии необходимо изменять единогласно, противоречило бы здравой, как, впрочем, практической и политико-правовой логике. Во-вторых, отнесение всех корпоративных отношений к правоотношениям, возникающим из многосторонней сделки, по ГК РФ автоматически отождествляемой с гражданско-правовым договором, приводило бы к стиранию грани в делении всех юридических лиц на союзы лиц и союзы капиталов, что с научной точки зрения также не вполне обоснованно. Наконец, в-третьих, корпоративные отношения, рассматриваемые применительно к конкретной корпорации, если и возникают из одного юридического факта, то для своего развития требуют возникновения все новых и новых юридических фактов, более того, зачастую сделками, даже многосторонними не являющимися, в связи с чем сведение всего множества и разнообразия корпоративных отношений к правоотношениям, возникающим исключительно из единичных юридических фактов, будет в корне неверным. Напротив, общим правилом для таких отношений является наличие на месте юридических фактов, их порождающих, не единичных юридических фактов, а фактических составов. Соответственно редуцировать все корпоративные отношения к правоотношениям, возникающим из сделок, здесь преждевременно,48 хотя вовсе не означает, что это не будет сделано в скором будущем.

Вместе с тем с возможным отказом от принципа единогласия49 для многосторонних сделок и прекращением недифференцированного отождествления многосторонних сделок с договорами можно было бы сделать следующий шаг, сказав, что корпоративные отношения — это обязательственные правоотношения, возникающие из многосторонней сделки или множества многосторонних сделок, образующих сложный фактический (юридико-фактический) состав.50 При этом можно было бы вовсе опустить какие-либо ссылки на многосторонние корпоративные сделки, как, впрочем, и на все иное, относящееся к корпоративности.51

В корпоративных отношениях с участием лиц, входящих в органы корпорации, производные от высшего органа управления корпорации, т. е. производные от общего собрания акционеров или участников (третья и четвертая группы указанных выше групп отношений), можно пойти дальше и сказать, что эти отношения подобны обязательствам из двусторонних сделок, поскольку никто из лиц, входящих в указанные органы корпорации помимо своей воли, не принимает на себя прав и обязанностей. Напротив, вхождение конкретного лица в орган корпорации, помимо соблюдения корпоративных процедур по назначению (избранию) такого лица в конкретный орган, предполагает согласие лица на принятие соответствующего статуса, а потому в момент достижения согласия между будущим членом органа корпорации и самой корпорацией заключается соглашение, двусторонняя сделка, которая по ГК РФ (п. 1 ст. 154) признается гражданско-правовым договором. Следовательно, рассматриваемые группы корпоративных отношений тем более следует признать обязательственно-правовыми, причем договорными. Однако договорный характер подобных отношений следует рассматривать шире и ни в коем случае не сводить к договору, заключаемому между конкретным лицом и корпорацией: подобный договор вовсе не охватывает собой содержание правоотношения, возникающего в таком случае, это лишь одна из возможных, но не единственная форма фиксации прав и обязанностей сторон. В действительности содержание подобного правоотношения задается набором правовых установлений — от норм позитивного права до решений об избрании (назначении) конкретных лиц в органы корпорации — и договорами, заключаемыми в таком случае, где содержание названных договоров имеет чуть ли не последнее с точки зрения важности заключенных в них условий значение, как, впрочем, и для отражения самого юридического факта, точнее, свидетельствования обстоятельств его возникновения. Первостепенным юридическим фактом оказывается все же решение об избрании (назначении), а договор в таком случае лишь замыкает цепочку юридических фактов, образующих сложный фактический состав.

Итак, если рассматриваемые выше отношения суть обязательства, то каковы основания их возникновения? Основания возникновения правоотношений — это юридические факты, между тем, как неоднократно отмечалось выше, для корпоративных отношений характерно наличие фактических составов, а не единичных юридических фактов. Далее можно привести лишь описание, причем довольно общее и поверхностное, подобных составов по каждой группе корпоративных отношений, с тем чтобы показать цепочки юридических фактов, порождающих соответствующие отношения. Составами юридических фактов, порождающими корпоративные отношения, являются:

1) для отношений, возникающих по поводу создания юридического лица путем учреждения вновь, — достижение согласия между учредителями, оформляемое решением о создании и договором о создании (для АО) или в заключаемом учредительном договоре ООО, внесение имущества в оплату уставного капитала, государственная регистрация вновь создаваемого юридического лица;

2) для отношений между членами корпорации (участниками, акционерами) и самой корпорацией (юридическим лицом) — как минимум приобретение акции или доли в уставном капитале (при создании организации или впоследствии) плюс все те юридические факты, которые необходимы по закону для возникновения конкретных (единичных) правоотношений;

3) отношения между лицами, входящими в любые органы корпорации, производные от высшего органа управления корпорации, и самой корпорацией — как минимум достижение согласия с соответствующим лицом и наступление юридических фактов, указывающих на избрание или назначение лица членом органа корпорации, плюс все те юридические факты, которые необходимы по закону для возникновения конкретных (единичных) правоотношений;

4) отношения между лицами, входящими в один и тот же или в различные органы корпорации, производные от высшего органа управления корпорации, включающие отношения внутри таких органов или отношения соподчинения и контроля, а также отношения по поводу реализации остаточной компетенции исполнительных органов — аналогично п. 3;

5) отношения, строящиеся по модели «участник корпорации — сама корпорация — другой участник корпорации», — аналогично п. 2;

6) отношения исключительно между членами корпорации — аналогично п. 2;

7) отношения между отдельными членами корпорации (участниками, акционерами) и отдельными лицами, входящими в органы корпорации, производные от высшего органа управления корпорацией, — совокупность предпосылок, указанных в п. 2 и 3.

Таким образом, для какого-либо третьего рода (за рамками антиномии вещное — обязательственное) применительно к корпоративным отношениям места не остается вовсе, подобные отношения являются не только относительно-правовыми, но также и обязательственными, хотя и возникающими из специфических юридических фактов.

3. Корпоративные отношения: имущественные или неимущественные?

Следующий блок проблем, возникающих из стремления создать принципиально новую группу гражданско-правовых отношений под названием «корпоративные отношения», — это сопутствующие подобному стремлению искусственные трудности, возникающие при рассмотрении имущественной составляющей корпоративных отношений. Искусственными подобные трудности представляются потому, что изначально неверной является методологическая посылка, предполагающая разделение конкретного корпоративного отношения на составляющие его более элементарные, если угодно, атомарные отношения.

Так, в литературе можно встретить теоретические позиции, согласно которым отношения акционера с акционерным обществом, вне всякого сомнения являющиеся корпоративными отношениями, предлагается разделять на отношения, включающие имущественный элемент, например в виде получения денежных средств от корпорации в качестве дивидендов либо денежных средств или иного имущества при прекращении участия (при выкупе акций в порядке ст. 75 Закона об АО или выходе участника ООО из ООО в порядке ст. 26 Закона об ООО), а потому относимые к отношениям имущественным, либо не имеющие имущественной основы, например отношения по поводу доступа к информации и документам АО (ст. 89, 91 Закона об АО), а потому признаваемые неимущественными отношениями.52 Более того, на основании подобного методологического подхода строятся целые классификации корпоративных отношений с отнесением того или иного вида отношения «акционер — акционерное общество» то к имущественным, то к неимущественным отношениям.53

Между тем если вопрос об определении существа корпоративных отношений представляется по-настоящему серьезной научной проблемой, что связано как со спецификой исследуемой материи, ее сравнительно недавней историей, так и с недостаточной разработанностью научного инструментария и отсутствием устоявшихся точек опоры, которые бы задали четкую систему координат, то специальное членение всего лишь одной правовой связи — одной из множества возможных, как видно из приведенного выше изложения, — с последующим разнесением полученных результатов членения по различным регистрам понять крайне сложно, особенно с точки зрения теоретической полезности подобного умозрительного знания.

Акционер, которому принадлежит хотя бы одна акция общества, признается состоящим с обществом в правовой связи, между ними существует правоотношение. Даже если на секунду оставить в стороне вопрос о природе подобного правоотношения или правоотношений (допустив, что акция опосредует наличие или возникновение в будущем множества, возможно, неограниченного множества правоотношений), то вполне закономерно возникают вопросы: насколько связаны такие правоотношения между собой, есть ли между ними некое сродство или единство, либо они настолько дискретны и независимы друг от друга, что можно вести речь о самостоятельности и самодостаточности отдельных правоотношений? Достаточно посмотреть на то, что получает акционер, обладая акцией, и как он ведет себя, какие права реализует, являясь владельцем акции, чтобы понять, что все правовые связи, возникающие между акционером и обществом, так или иначе имеют между собой содержательное правовое сродство. Иными словами, даже если из факта обладания акцией возможно возникновение не одного, а множества корпоративных отношений, построенных по модели «акционер — общество», то все эти отношения связаны между собой, более того, переплетены между собой настолько, что порой их сложно расчленить.

Зачем акционеру право на информацию о деятельности общества, зачем законодательно обеспечивать его доступ к документам общества, в том числе конфиденциальным, для чего плодить такие правоотношения? Очевидно, что все эти права и правоотношения, в рамках которых они реализуются, нужны лишь для того, чтобы акционер имел возможность эффективно, информированно реализовывать иные права, также предоставленные ему акцией: право на участие в управлении делами общества (права, связанные с созывом, подготовкой и проведением общего собрания акционеров, право голоса, право на оспаривание решения собрания акционеров и т.п.), право на получение части прибыли общества в виде дивидендов или иных выплат, тождественных дивидендам, например, при частичном приобретении акций самим обществом (п. 1 ст. 72 Закона об АО), право на участие в размещении акций нового выпуска, право на выдвижение кандидатов в органы общества и т.д. Это иллюстрация лишь к одному из прав, которым обладает акционер, а также к соответствующему ему корпоративному правоотношению, в рамках которого оно реализуется, однако возможно проиллюстрировать взаимосвязанности любого другого права акционера со всеми иными правами акционера.

Соответственно при всей обособленности каждого права акционера и раздельности правоотношений, возникающих между конкретным акционером и обществом по поводу реализации этих прав, все эти права и правоотношения нельзя признать дискретными, а потому какое-либо серьезное их рассмотрение как самостоятельных, находящихся в отрыве друг от друга прав и правоотношений, представляется возможным лишь для аналитических целей, вовсе не имея в виду возможности их обособления, а тем более членения и классификации. Любая классификация того, что не отвечает признакам самостоятельного рода, изначально обречена на провал, поскольку делить и сравнивать неделимое вообще нельзя.

Так, если пытаться делить одно правоотношение или совокупность правоотношений там, где такое деление недопустимо, то можно, к примеру, договориться до того, что в вещно-правовых отношениях будут встречаться правоотношения имущественные (все, что непосредственно связано с вещью или товарами) и неимущественные, например, «правоотношения», связанные с государственной регистрацией сделки с недвижимым имуществом или перехода прав на недвижимое имущество. В сугубо обязательственном праве, точнее, в договорном, можно будет найти еще больше примеров того, когда из одного договора будут вырастать целые грозди имущественных и неимущественных отношений: к примеру, в поставке все, что связано с передачей товаров, — это имущественные отношения, а уведомления продавца о некачественном товаре (ст. 483 ГК РФ), отношения по поводу обеспечения ассортимента (ст. 467 ГК РФ) либо в иных договорных обязательствах — контроль заказчика за подрядчиком (п. 1 ст. 715 ГК РФ), заказчика услуг за исполнителем услуг, подотчетность комиссионера (ст. 999 ГК РФ), агента (ст. 1008 ГК РФ), доверительного управляющего (п. 4 ст. 1020 ГК РФ) и прочие подобные «технические» вопросы относить к неимущественным отношениям; отчет комиссионера, отчет агента, отчет доверительного управляющего — все это замечательные примеры «неимущественных отношений», сопровождающих имущественные. Благо, в иных подразделениях доктрины гражданского права подобного рода рассуждения даже близко не допускаются до серьезного научного форума, поскольку ясно: во всех указанных случаях правоотношение едино, а если оно все же разбивается на более частные составляющие, то превалирующий в таком случае имущественный элемент оказывается главенствующим при определении природы соответствующих отношений, а потому даже при наличии отдельных неимущественных элементов или составляющих все правоотношение в целом (группа связанных между собой правоотношений) либо все права и обязанности, составляющие содержание правоотношения, признаются имущественными.

Очевидно, что тот же самый подход следует применить и здесь, а именно отнести корпоративные правоотношения (права, сопутствующие таким правоотношениям), где хотя бы одной из сторон является участник корпорации (все обозначенные выше группы отношений, за исключением третей и четвертой групп), к отношениям имущественного свойства, поскольку участие в корпорации в любом случае сопряжено с имущественным элементом для таких лиц. Причем это могут быть не только деньги, получаемые от самой корпорации в виде дивидендов, но также бизнес-возможности, например определять экономическую политику корпорации (с кем и как заключать конкретные сделки), наконец, имущественная ценность может заключаться даже в правах корпоративного контроля, которые сопутствуют контрольным или блокирующим пакетам акций или долям.

Оставшиеся группы корпоративных отношений с участием лиц, входящих в органы управления корпорацией (третья и четвертая группы из указанных выше), также являются имущественными как с точки зрения того, что от них получают лица, входящие в органы корпорации (конечно, если за осуществление полномочий выплачивается компенсация или вознаграждение), так и более широко. А именно с точки зрения воздействия на дела корпорации от действий лиц, входящих в ее органы, — реализация любых полномочий, как управленческих, так и контрольных, надзорных, отражается на имущественной основе корпорации, а потому и соответствующие корпоративные отношения (и права, сопутствующие им) следует признать обладающими имущественным элементом, т. е. имущественными.

Таким образом, корпоративные отношения вне зависимости от их конкретного вида следует относить к имущественным отношениям, имея в виду те имущественные блага, которые предоставляет участие в самой корпорации, в ее органах, а также воздействие на имущественную сферу корпорации со стороны лиц, являющихся ее участниками и входящими в ее органы.

4. Корпоративные отношения как средоточие секундарных прав, отношений по формированию воли другого лица, ведению общих дел и обособлению имущественной сферы одного лица от другого

С рассмотрением наиболее принципиальных антиномий категориального аппарата теории гражданского права и нахождением места для корпоративных отношений в системе догмы гражданского права, в общем, можно было бы закончить данный раздел. Однако попытки, предпринимаемые в отечественной литературе гражданского права, по квалификации корпоративных отношений через соотнесение их с иными категориями гражданского права все же заставляют остановиться на подобной проблематике.

Так, можно встретить теоретическую позицию, предполагающую квалификацию корпоративных отношений, причем без какой-либо дифференциации, как отношений, возникающих по поводу секундарных прав, т. е. прав, лишь создающих предпосылки для реализации иных прав или обеспечения интереса,54 которыми можно будет воспользоваться впоследствии. Подобный подход к природе корпоративных правоотношений, возможно, не лишен эвристических перспектив, поскольку позволяет объяснить взаимообусловленность одних прав участника корпоративного образования другими, например, когда реализация одного права создает предпосылки для реализации других (права на информацию, на участие в собрании акционеров и т.п.).

Однако квалификация всех и без какой-либо дифференциации корпоративных отношений исключительно как отношений, сопряженных с секундарными правами, вполне закономерно порождает вопрос: предпосылки для чего, для каких основных прав или реализации какого основного интереса создают такие секундарные права и соответствующие им правоотношения? Грубо говоря, где та жизнь, счастливая и беззаботная, к которой приуготовляют себя участники, вступая в корпоративные правоотношения? С учетом того, что для участников корпорации такие отношения в принципе являются бессрочными, здесь чрезвычайно сложно узреть финальность соответствующих правоотношений, а потому и нельзя различить прав секундарных и основных. Соответствующим образом крайне сложно отождествить права, тем более все права, сопутствующие корпоративным правоотношениям, с категорией секундарных прав.

Другая группа концепций, притязающих на объяснение существа корпоративных отношений, исходит из понимания сущности корпоративного права вообще и корпоративных отношений в частности как такого правового механизма, который позволяет либо участвовать в формировании воли другого лица55 (в данном случае воли корпорации, точнее, воли, являющейся волей конкретных лиц, но при этом отождествляемой с волей корпорации как идеального нечто), либо позволяющего вести сообща дела, например совместный бизнес, либо персонифицировать имущество, либо, наконец, разделять имущественную сферу лица или лиц, участвующих в корпорации, и имущество самой корпорации, участвующей в обороте от собственного имени на основании этого обособленного имущества.56

Участие в волеобразовании другого лица, в данном случае — корпоративного образования, является довольно значимым с теоретической точки концептом, проясняющим значение очень многих корпоративных отношений, как с участием акционеров и прочих участников корпорации, так и лиц, входящих в органы управления корпорации с набором полномочий (компетенцией), производных от высшего органа управления корпорации (группы вторая и третья, частично четвертая, пятая и седьмая группы корпоративных отношений из указанных выше). Чем уникально корпоративное право и чего нельзя обнаружить в иных гражданско-правовых отношениях, так это возможность одних лиц формировать волю и выражать ее вовне, более того, для коллегиальных органов возможность формировать волю совместно, а выражать вовне как волю единую, при этом такая воля отождествляется позитивным правом с волей другого лица, лишенного телесного естества, однако не лишенного юридической личности, т. е. юридического лица — корпоративного образования.

Однако сколько бы уникальной ни была подобная специфика, она не покрывает собой все корпоративные отношения и не объясняет до конца юридической сущности корпоративных отношений, останавливаясь на уровне феноменологии познания, т. е. схватывания и описания поверхностного смысла, не проникая в суть проблемы, в ее идею. Соответственно подобная концепция, безусловно, представляет собой определенный исследовательский интерес, предлагая новые ракурсы рассмотрения отдельных групп корпоративных отношений, главным образом для отношений «участник корпорации — сама корпорация» и «лицо, входящее в орган корпорации, — сама корпорация», но все же не достигает тех глубин, которые открываются при более содержательном рассмотрении существа подобных отношений.

Момент участия в волеобразовании корпорации как отправная точка в объяснении существа корпоративных отношений, кроме прочего, грешит тем же недостатком, что и концепция секундарных прав: в обоих случаях функциональной частности, акциденциональному, придается значение сущностного, что в корне неверно для генеральной и все объясняющей научной теории; продуцируемое в таком случае научное знание получается не общим, а отрывочным, не системой взглядов, а лишь отдельным сегментом возможной, более универсальной теории. Аналогичными изъянами грешат и все иные концепции, о которых говорилось выше, — от концепции корпоративных отношений как особого правового механизма для ведения вовне общих дел лиц, объединяющихся под зонтиком корпоративного образования, до понимания корпоративных отношений как способа разделения двух имущественных сфер (участников корпорации и самой корпорации), их обособления и недопустимости запускать руку в чужую имущественную сферу.57

Во всех подобного рода теоретических конструкциях частности придается значение общего, генерального и универсального, между тем подобные идеи, возможно, продуктивные для описания назначения корпорации как таковой, мало что дают в плане создания законченной научной теории корпоративных правоотношений, подходящей для всех групп корпоративных отношений, а не их отдельных видов.

Таким образом, потратив так много времени на рассмотрение существа корпоративных правоотношений и отграничение их от сопредельных правовых понятий, можно прийти к заключению, что корпоративные отношения, понимаемые во множестве своих частных разновидностей, представляют собой относительно-правовые, обязательственные правоотношения, построенные по модели обязательства, возникающего из многосторонней сделки, однако возникающие обычно не из единичной сделки, а из сложного фактического состава, как, впрочем, и неоднократно изменяемые впоследствии на основании многосторонних сделок или фактических составов, в которых ключевым юридическим фактом оказывается многосторонняя сделка.

Подобные правоотношения, кроме того, предполагают присутствие в них, помимо иных лиц, участников правоотношения, конкретного корпоративного образования, прямо или опосредованно, как необходимой предпосылки для возникновения и развития таких отношений — это, безусловно, специфика подобных отношений, но специфика, не выводящая их из обязательственно-правовой парадигмы.

Корпоративные правоотношения очень близки по логике своего возникновения и развития отношениям договорным, хотя и не являются таковыми в строгом смысле слова. Корпоративные отношения предполагают принцип добровольности в принятии на себя соответствующих обязательств (фактически это принцип свободы договора как для двусторонних сделок-договоров, так и для сложного фактического состава на этапе учреждения корпорации), схожий порядок формализации условий отправного юридического факта, дающего старт возникновению правоотношения (договор как документ и форма сделки, с одной стороны, и специальные документы юридического лица как форма сделки и иных юридических фактов, опосредующих возникновение корпоративных правоотношений, с другой стороны), наконец, наличие обязательственно-правовых связей между лицами, участвующими в правоотношении (обязательство по модели «ты мне — я тебе» для правоотношений из двусторонних сделок-договоров и обязательство по достижению некой общей цели для корпоративных правоотношений). Однако в силу отказа от принципа единогласия, характерного для российского позитивного права (п. 3 ст. 154 ГК РФ) применительно к многосторонним сделкам, для последующих юридических фактов, изменяющих ранее возникшие корпоративные отношения или порождающие новые, корпоративные обязательственные правоотношения начинают отграничиваться от договорных обязательств.

Предварительные подходы к решению частных проблем корпоративного права исходя из обязательственно-правовой концепции

Несмотря на то что корпоративные отношения не являются договорными обязательственными правоотношениями, им тем не менее присуще свойство любых обязательственных отношений, возникающих по воле сторон, принимающих в них участие, являться тем, что ранее было так или иначе предопределено: любое обязательство суть жизненное естество ранее согласованного и так или иначе зафиксированного. Иначе говоря, содержание сделки или иное оформленное содержание того, что составляет любой другой юридический факт либо сложный фактический состав, есть программа действий, а правоотношение, возникающее в развитие юридического факта и на основании указанного ранее зафиксированного содержания суть практическая реализация такой программы; возникновение и развитие правоотношения есть акт перехода из идеального, каковым является все правовое, в реальное, жизненное.

Соответственно предложенное выше понимание природы корпоративных отношений открывает новые горизонты познания в решении частных, казалось бы никак не связанных со столь абстрактными научными рассуждениями проблем, проявляющихся внутри отдельных институтов корпоративного права, имеющих огромное практическое значение. При этом самым важным моментом, позволяющим решать подобные частные проблемы, является то, что соответствующие отношения, будучи обязательственно-правовыми, могут так или иначе заранее предопределяться и моделироваться участниками корпоративных отношений — так, как если бы заключался обычный гражданско-правовой договор либо многосторонняя сделка. Единственное отличие в деле подобного моделирования от «обычного» договорного права состоит в излишней императивности корпоративного права: свобода собственного усмотрения сторон — участников корпоративных отношений намного меньше в сравнении с той степенью свободы, которая характерна для традиционного договорного права, покоящегося на принципе свободы договора; корпоративное право (как позитивное право) в этом смысле — это скорее право преимущественно императивное,58 допускающее самостоятельное формулирование той самой программы поведения в крайне узких разрешенных рамках.»

Поскольку рамки возможного усмотрения все же существуют, то корпорация может рассматриваться как сделочное (в смысле добровольности как собственно участия, так и в большей или меньшей добровольности принятия на себя конкретных правовых конструкций, в том числе пра-воограничивающего свойства) образование, однако точно так же, как любое иное обязательственное правоотношение, возникающее из заранее предначертанной программы (будь то сделка или иная форма обрамления содержательной составляющей для иных юридических фактов и фактических составов), корпоративные отношения не могут полностью оторваться от той нормативной надстройки, которая задает саму правовую конструкцию корпорации и сопутствующих ей правоотношений.

Параллель с воздействием позитивного права (всего права, без различия, в каких источниках оно представлено) на обязательственные отношения, возникающие из обычного договора, с тем, как оно отражается на корпоративных отношениях, являющихся обязательственными, хотя и не возникающими из договора, еще раз заставляет удивиться, насколько же одни и другие обязательственные отношения схожи между собой, обладают сущностным сродством. С одной стороны, лица, заключающие сделку-договор, или лица, учреждающие корпорацию, в рамках предоставленной им свободы самостоятельно решать для себя то, что разрешено законом, приходят к некоторому консенсусу и фиксируют достигнутые договоренности в форме, требуемой законом (например, совершают сделку в надлежащей форме или инкорпорируют соответствующие положения в учредительные или иные документы корпорации). Сделка-договор или документы корпорации становятся для участников соответствующих обязательственных отношений их и только их частноправовой «конституцией», по которой им надлежит жить в рамках предстоящего правоотношения или правоотношений. С другой стороны, такие «конституции» — от сделок-договоров до документов корпораций — действуют лишь в части, (1) не противоречащей закону, (2) не выходящей за разрешенные самим же законом рамки, то есть лишь там, где не властвуют императивные нормы закона, наконец, что самое важное, (3) действуют до тех пор, пока закон или иные правовые нормы не изменятся настолько, чтобы сдвинуть в ту или иную сторону обозначенные рамки, ввести совершенно новые рамки и предпослать участникам оборота новые модели поведения. Как только это случается, те самые «конституции» либо автоматически ex lege утрачивают свою силу (полностью или в части), либо корректируются — автоматически или через изменение их самими участниками ранее возникшего правоотношения — происходит их подстраивание под допускаемую позитивным правом свободу усмотрения участников частноправовых отношений.

Тем самым как в договорном праве, так и в праве корпоративном добровольность участия в подлежащем возникновению правоотношении определяется лицами, совершающими соответствующий юридический факт, свобода формулирования условий программы, по которой они будут существовать в подлежащих возникновению правоотношениях, также задается этими лицами. Однако как степень усмотрения, так и последующая корректировка подобного усмотрения всегда задается позитивным правом, причем она крайне подвижна и детерминирована исключительно конкретно-историческими экономическими и политическими соображениями, какой-либо глубинной сугубо юридической логики в ней нет. Таким образом, договор как форма сделки или конкретный документ корпорации суть форма, в которой участники оборота могут фиксировать свои договоренности исходя из текущего уровня развития позитивного права, запуская соответствующие договоренностям правоотношения; меняется позитивное право, вслед за ним тут же подлежат изменению как ранее зафиксированные договоренности, так и соответствующие им правоотношения.60

Исходя из изложенного можно перейти к схематичному обозначению — для более подробного здесь просто нет места — решения отдельных практических проблем корпоративного права, представляющихся наиболее актуальными и значимыми в современной науке российского гражданского права. При этом, как станет видно из последующего изложения, многие теоретические и практические проблемы с легкостью решаются исходя из предложенного общего подхода.

1. Проблема определения природы юридических фактов в корпоративном праве

Как уже было отмечено выше, корпоративные отношения, являясь обязательственно-правовыми, все же не могут быть отождествлены с договорными, имея в виду обычные договорные правоотношения, возникающие из двусторонней сделки-договора. Кроме того, в рамках действующего позитивного права с учетом принципа единогласия при совершении, изменении и прекращении многосторонних сделок нельзя также сказать, что многосторонняя сделка — это основной юридический факт для всех корпоративных отношений. Между тем для отдельных видов корпоративных отношений уже сейчас, в рамках действующего позитивного права, многостороннюю сделку следует признать единственным (когда его одного достаточно для возникновения правоотношения) либо основным (когда речь идет о сложных фактических составах) юридическим фактом, порождающим корпоративное правоотношение.

Так, для корпоративных отношений по учреждению корпорации (первая группа отношений из указанных выше групп корпоративных отношений) многосторонняя сделка учредителей61 является тем юридическим фактом, который порождает соответствующие корпоративные правоотношения и, возможно, вызывает к жизни вспомогательные юридические факты (связанные с передачей имущества в оплату уставного капитала, регистрацией юридического лица).62

Вместе с тем для корпоративных отношений, предполагающих выражение коллективного волеизъявления участниками корпорации (голосование на собрании акционеров, в том числе по изменению документов корпорации, выборы органов корпорации), а также членами коллективных органов корпорации, производных от высшего органа управления корпорации (вторая и третья группы, частично четвертая, пятая и седьмая группы отношений из указанных выше), соответствующие отношения также возникают на основании юридического факта, являющегося многосторонней сделкой, если решение, принимаемое коллегиально, подчинено принципу единогласия. Там, где в силу специфики63 корпоративного права законодатель отходит от принципа единогласия для принятия управленческого решения, соответствующий юридический факт с точки зрения действующего (п. 3 ст. 154 ГК РФ) позитивного права сложно назвать многосторонней сделкой, но с позиций de legeferenda, при отказе от принципа единогласия как ключевого момента всех многосторонних сделок, такие юридические факты могут быть квалифицированы как сделки многосторонние. Однако пока такого отказа не произошло, управленческие решения коллегиальных органов корпорации, которые могут приниматься не единогласно, а некоторым большинством (участников корпорации, членов ее органов, большинством голосов, наконец, большинством голосов при определенном кворуме), видимо, следует признать de lege lata сделко-подобными юридическими фактами гражданского права, имеющими наибольшее сродство с многосторонними сделками и отличающимися от них лишь одним моментом — возможностью их не единогласного принятия, изменения и прекращения.

Наконец, отношения исключительно между участниками корпорации (шестая группа отношений из приведенных выше) обычно возникают из двусторонних сделок, хотя возможно их возникновение также из сделок многосторонних, правда, заключаемых, как правило, лишь некоторыми участниками корпорации.64 Там, где такие отношения возникают из сложных фактических составов, указанные сделки в любом случае оказываются наиболее важными, ключевыми юридическими фактами.

С признанием за подобными юридическими фактами свойства сделки — по крайней мере на уровне общего, концептуального понимания идеи,65 а не буквального применения, к примеру, к решениям общих собраний акционеров всех норм о сделках, в том числе об основаниях и последствиях недействительности, открываются широкие горизонты для унификации многих практических подходов, а также еще большей дифференциации в вопросах признания недействительными корпоративных актов — управленческих решений, принимаемых внутри корпорации.

2. Правовая природа устава и учредительных документов юридического лица

Если в основании создания конкретной корпорации лежит многосторонняя сделка, в возникновении, последующем изменении, а возможно, и в прекращении последующих корпоративных правоотношений — также сделка или сделко-подобный юридический факт, мимикрирующий под многостороннюю сделку, то не нужно обладать большой научной прозорливостью, чтобы сделать следующий шаг и предложить совершенно логичное в таком случае решение проблемы существа устава корпорации или шире — учредительных документов юридического лица как таковых.

Сделка или сделко-подобное основание возникновения правоотношения — это юридический факт, однако всякая сделка, соглашение или иной юридический факт имеют свое содержание, а содержание, как учит диалектическая логика, всегда должно быть оформлено, т. е. обладать формой. Очевидно, что устав, как, впрочем, и любой иной учредительный документ организации, есть форма, обрамляющая содержание, т. е. форма сделки66 по созданию юридического лица и задающая содержание на будущее тех корпоративных отношений, которые будут возникать в связи с деятельностью конкретной корпорации. Конечно, в уставе корпорации от формы собственно сделки по созданию корпорации особенно ничего нет, это скорее форма условий будущих обязательственно-правовых отношений, напротив, в учредительном договоре (или в договоре о создании АО, хотя и в меньшей степени) как раз превалирует содержание сделки по созданию юридического лица и лишь в незначительной мере присутствуют положения, определяющие содержание будущих корпоративных отношений.

Тот же подход может быть распространен и на другие документы, в которых по закону могут закрепляться те или иные положения, конституирующие на будущее корпоративные отношения, — от внутренних документов организации до соглашений, заключаемых между участниками корпорации (соглашения акционеров или единичные соглашения между участниками корпорации). При этом сама возможность принятия или заключения таких документов, перечень условий, возможных для включения в них, их юридическая сила для корпорации и ее участников — все эти вопросы, как и для учредительных документов, императивно регулируются положениями закона.

Наконец, формой корпоративной сделки (сделко-подобного юридического факта) следует признать всевозможные протоколы (общих собраний акционеров, заседаний советов директоров и правлений, счетной комиссии, комитетов совета директоров и т.п.). Во всех подобных случаях форма лишь закрепляет те условия,67 которые ранее были согласованы и стали обрамлением для правопорождающих, правоизменяющих или правопрекращающих юридических фактов.

3. Вопросы юридической ответственности в корпоративном праве, взаимная связь различных лиц для целей правового принуждения и ответственности

Актуальные проблемы юридической ответственности — тема, с которой начиналась настоящая работа и которая заставила дать столь развернутое понимание существа корпоративных отношений, еще не раздаст возможность российской юридической общественности убедиться, насколько продуктивна с практической точки зрения данная концепция.

Логика, из которой была создана правовая позиция высшей судебной инстанции по делу «Зацаринная против ОАО «Сибнефть»,68 в настоящее время не то чтобы не исчерпана, а лишь начинает всерьез осознаваться практикующими юристами. Смысл ее крайне прост: акционер состоит с акционерным обществом в обязательственном правоотношении, при нарушении этой правовой связи по обстоятельствам, за которые отвечает должник (общество), кредитор вправе требовать привлечения соответствующего лица к гражданско-правовой ответственности, например требовать возмещения убытков.

Между тем если корпоративные отношения суть обязательства, то при нарушении обязательственно-правовой связи соответствующий должник (нарушитель) точно так же, как в обозначенном деле, может быть привлечен к той или иной гражданско-правовой ответственности. Здесь приобретает чрезвычайно важное значение выделение четких направлений конкретных корпоративных связей, осей, по которым строится противопоставление одних групп корпоративных отношений (и соответствующих им участников) другим. К примеру, в рамках группы учредительских отношений вопросы ответственности могли бы ставиться учредителями, после государственной регистрации создания юридического лица такие вопросы могли бы ставиться, видимо, самой корпорацией, но не иными участниками иных корпоративных отношений, пусть и возникающих по поводу деятельности данной корпорации. Далее, вопросы ответственности акционера перед акционером не должны вовлекать в орбиту подобного противостояния саму корпорацию. Наконец, ответственность акционера перед корпорацией по иску другого акционера не должна предполагать какого-либо направляющего воздействия со стороны органов, производных от высшего органа управления.

Во всех обозначенных группах отношений важно выделить саму правовую связь, затем определить содержание обязательства, установить, было ли допущено его нарушение со стороны конкретного лица, и лишь после обсуждения вопросов вины или безвиновной ответственности переходить к решению проблем конкретных форм возмещения. Тем самым можно прогнозировать появление как на уровне законодательства, так и в судебной практике новых составов гражданско-правовой ответственности отдельных участников (групп участников) корпоративных отношений, при конструировании которых имплицитно или явно выраженным образом будут артикулироваться вопросы нарушения того, что было предписано содержанием конкретной обязательственно-правовой связи.

Еще более важный в практическом плане аспект юридической ответственности в корпоративном праве — это проблема взаимной связи и влияния одних субъектов корпоративных отношений на других, формально независимых, особенно когда вопросы взаимного влияния обсуждаются в связи с привлечением к ответственности (основное общество как превалирующий акционер при ответственности перед дочерним обществом; лица, входящие в органы управления, отвечающие за действия акционера, их номинировавшего и обеспечившего избрание; доведение до банкротства; уклонения от подачи заявления должника при наличии признаков банкротства и все прочие аналогичные ситуации). Выявление обязательственно-правовых связей между отдельными лицами, участвующими в различных корпоративных отношениях, квалификация таких связей, как представительство или получение полномочий действовать в интересах другого лица на основании установившегося между ними гражданско-правового обязательства, открывают возможности к совместному привлечению подобных лиц к ответственности как должников из обязательства, сопряженного с осуществлением предпринимательской деятельности (п. 2 ст. 322 ГК РФ).

Так, если об этом просит соответствующий истец, лицо, являющееся единоличным исполнительным органом, когда имеются формальные основания для его привлечения к ответственности, например за причинение хозяйственному обществу убытков, если его избрание обеспечило большинство членов совета директоров, который, в свою очередь, был сформирован преимущественно контролирующим акционером, следовало бы привлекать к ответственности вместе с тем самым большинством совета директоров и контролирующим акционером, которые обеспечили его избрание. В данном случае все три группы субъектов (лицо, являющееся единоличным исполнительным органом, большинство членов совета директоров и сам акционер) состоят друг с другом в обязательственно-правовой связи, которая, собственно, и отражает их взаимную связанность и подотчетность. Если в иных ситуациях, когда нет контролирующего акционера,69 а потому невозможно и заранее прогнозируемое избрание большинства совета директоров одним акционером, а советом директоров — назначение единоличного исполнительного органа, то в указанной ситуации должна действовать презумпция, что по умолчанию все эти лица связаны между собой, а потому могут предопределять решения друг друга; опровергать эту презумпцию в таком случае должен контролирующий акционер, поскольку именно он является тем лицом, которое сделало возможным возникновение подобного положения; если презумпция не опровергнута, то по умолчанию предполагается, что каждый из указанных субъектов, входящих в такую группу, может осуществлять вовне веления другого лица, входящего в эту обязательственно-правовую группу.

В подобной системе координат получает вполне логичное существование институт директив на голосование, выдаваемых акционером конкретным членам совета директоров,(tm) номинированным и избранным таким акционером: фактически это частное проявление обозначенного выше института, предполагающего наделение полномочиями по выражению воли одного лица в том или ином органе корпорации. Между акционером, выдающим директиву, и конкретным членом органа корпорации (совета директоров, коллегиального исполнительного органа) устанавливаются в таком случае договорные обязательственные отношения, связывающие только стороны такого обязательства и порождающие правовые последствия только для них. Неисполнение директив директором (иным членом органа корпорации), зависимым от конкретного акционера, может повлечь для такого директора ответственность, вытекающую из нарушения соответствующего обязательства; между тем неисполнение подобным директором указаний акционера по общему правилу не должно затрагивать действительность волеизъявления всего органа, куда входит подобное подотчетное лицо, поскольку наряду с подотчетными членами в таком органе будут присутствовать и иные лица, не состоящие с конкретным акционером в специальных правоотношениях, соответственно отношения «акционер — член органа корпорации» оказываются необязательными для других членов такого органа, не распространяющимися на них и тем самым не затрагивающими их буквально, хотя и отражающимися при формировании волеизъявления со стороны соответствующего органа при принятии им управленческого решения.

Далее, директор или любое иное лицо, осуществляющее полномочия единоличного исполнительного органа хозяйственного общества, например управляющий или управляющая организация, может привлекаться к гражданско-правовой ответственности за совершение сделок, на совершение которых он не имеет полномочий либо имеет полномочия, но конкретная сделка совершается вразрез с экономическими интересами общества. При этом концептуальное основание подобной ответственности так или иначе будет исходить из предположения, что директор, с одной стороны, есть орган волеобразования и волеизъявления, то есть часть целого под названием «корпорация», но при этом, с другой стороны, он же является представителем корпорации, а потому при совершении недозволенного будет противопоставляться корпорации как самостоятельный субъект права, не являющийся частью корпорации как целого, а состоящий с ней лишь в обязательственно-правовых отношениях.71 Нарушение одной из обязанностей, входящих в условия сделки или фактического состава, породившего обязательства директора с обществом, в данном случае фидуциарной обязанности заботы (при нарушении принципа должной информированности при принятии бизнес-решения и/или преданности при совершении директором сделки в своем личном интересе, нарушении обязанности лояльности или неэгостичности72), образует состав ответственности из нарушения соответствующего обязательства и предполагает обязанность возместить обществу убытки.

Все вопросы взаимной связи акционеров, формально-юридически не связанных между собой, но реально действующих сообща, когда подобное распыление совершается для целей обхода норм закона, например об учете аффилированных лиц, раскрытии информации, направлении обязательного предложения акционерам ОАО и т.п., также могут быть решены через рассмотрение действий группы акционеров как вытекающих из ранее совершенной — явно выраженной в той или иной форме либо, очевидно, следующей из существа совершенных действий в течение продолжительного73 периода времени — сделки, порождающей обязательство по достижению общей цели внутри группы акционеров применительно к конкретной корпорации,74 этакое тайное товарищество отдельных акционеров внутри корпорации.

Вопросы ответственности акционеров рано или поздно выводят на новый уровень сложнейших теоретических проблем: несут ли акционеры (участники) какие-либо обязанности, в том числе перед корпорацией, или они обладают лишь правами, а обязанности — это категория, к ним совершенно неприменимая? Между тем допущение (в позитивном праве или в судебной практике) хотя бы одного случая ответственности акционера или участника за то, как он действовал/бездействовал в связи с тем, что у него была и есть акция или доля в уставном капитале, открывает огромное множество вопросов: насколько свободен или нет участник корпоративного образования в реализации принадлежащих ему прав и сопутствуют ли таким правам некоторые обязанности? Обязательственно-правовая концепция с легкостью объясняет эти вопросы, давая на них теоретически выверенные решения для практики.

Допущение наличия отношений между акционерами и некоторых обязанностей одного акционера по отношению к другому, хотя бы как исключение, встречающееся в критических ситуациях противостояния интересов акционеров, открывает перспективы для объяснения и решения проблемы дэдлоков [от англ. deadlock] в корпоративном праве, когда деятельность корпорации фактически останавливается из-за невозможности принятия решения (по причине права вето или иных контрольных правомочий) по ключевым вопросам жизнедеятельности корпорации, как правило, корпорации закрытой.75 Опять-таки разрешение подобного конфликта акционеров с точки зрения концептуального понимания есть расторжение соглашения, ранее достигнутого между акционерами или участниками, но которое не может дальше существовать в ранее согласованном виде, а потому нуждается в модификации или расторжении, что предполагает судебный порядок рассмотрения подобного спора и оценки судом (третейским судом, арбитражем) существенности нарушений и принципиального характера изменения условий в сравнении с теми условиями, которые предшествовали заключению подобного соглашения.

Наконец, рассмотрение корпоративных отношений как обязательственно-правовых позволяет по-новому взглянуть на проблему ограничения ответственности ответственностью самой корпорации и сопутствующей ей проблемы разграничения имущественной сферы корпорации и ее участников. Если между участниками корпоративных отношений существуют отношения, которые в любом случае являются обязательственными, то появление или прекращение формального существования корпорации лишь отчасти меняет подобные отношения, именно за счет появления иного субъекта права либо благодаря его устранению, но принципиально сами эти отношения не изменяются. Так, государственная регистрация юридического лица — корпоративного образования, естественно, изменяет сугубо обязательственно-правовые отношения учредителей, до того уже возникшие между ними, однако изменяет лишь таким образом, что сообщает им ограничение имущественной ответственности за долги возможного бизнес-проекта, предприятия. Однако даже такая гарантия ограничения ответственности может быть опрокинута в случаях, предусмотренных законом, например в случаях привлечения к ответственности участников корпорации за доведение ее до банкротства. Ликвидация корпорации, отвечающая формально-юридическим требованиям, т. е. сопровождающаяся исключением из реестра юридических лиц, в свете предлагаемого подхода есть лишь презумпция, причем опровержимая, того, что соответствующие отношения прекратились, но с опровержением подобной презумпции, например через признание правопорядком de facto корпорации или допущение возможности восстановления в реестре неверно исключенного юридического лица,76 корпоративные обязательственные отношения также возвращаются, причем с ретроактивным эффектом, т. е. как если бы они и не прекращались ранее вообще. Это, в свою очередь, открывает практические возможности для привлечения к ответственности лиц, участвовавших в таких отношениях ранее.

Заключение

Итоги предпринятого выше исследования, носящего, в общем, постановочный характер, показывают, что для корпоративных отношений вне зависимости от субъектов, принимающих в них участие, или существа правовой связи, устанавливающейся в таком случае, нет смысла искать какой-либо третий род за рамками противопоставления вещного и обязательственного, рассматриваемые отношения имеют так много общего с обязательственным, что отдельная специфика корпоративного, то тут, то там проявляющаяся в частных правовых построениях, не дотягивает до уровня самостоятельного рода, точнее, типа отношений. Напротив, квалификация подобных отношений как обязательственно-правовых позволяет системно отвечать на сложнейшие теоретические вопросы, до того казавшиеся неразрешимыми. Это, в общем, понятно: кажущаяся сложность и даже неразрешимость отдельных проблем корпоративного права проистекают из того, куда себя загоняет российская наука гражданского права, создавая ложные концепты, пронизанные сакральными свойствами всего того, что носит отметину Корпоративного.

Между тем предложенное концептуальное понимание корпоративных отношений ни в коем случае не следует понимать в том духе, чтобы в практической действительности тут же уравнять корпоративные отношения с обязательствами из договоров — двусторонних сделок, а все юридические корпоративно-правовые факты — с наиболее распространенными в гражданском праве двусторонними сделками. Делать этого ни в коем случае нельзя, пока в российском праве не появится по-настоящему общих положений о всех обязательствах и о всех сделках, в том числе о многосторонних. Кроме того, нет необходимости в распространении на корпоративные сделки и сделко-подобные юридические факты общих норм об основаниях и последствиях недействительности сделок, поскольку в силу принципа lexspecialis derogat generali для указанных юридических фактов и так существуют в настоящее время специальные нормы, которые лишь следует развивать и дальше, учитывая, что корпоративное право имеет дело не с единичной имущественной ценностью, а с субъектом права, хотя и искусственным, а потому интересы стабильности оборота зачастую в этой области превыше формальной юридической законности.

Наконец, предложенная выше концепция теоретического понимания природы корпоративных отношений открывает широчайшие горизонты для новых научных исследований и практических решений, появление и развитие которых будут лучшим подтверждением правильности и жизнеспособности ключевой идеи, обозначенной выше.